Уиронда. Другая темнота

Господи, пожалуйста, сделай так, чтобы эта дорога оказалась верной, чтобы Мириам уже вышла на парковку, чтобы все было хорошо…

Он протянул вперед руку с телефоном, освещая тропу, и поклялся, что если благополучно доберется до места, то, вернувшись в Италию, сходит в церковь и поставит свечку.

– Мириам, Мимираириамм, Мимимимириариариариаммммм!

Он замер, увидев, как в сгустившихся сумерках засветились два бледно-голубых глаза.

Затаил дыхание.

Примерно минуту старался не издавать ни звука.

Но эхо все же вернулось и, вопреки всем законам физики, не стало тише, чем крик.

А наоборот, зазвучало намного интенсивнее, в десятки раз. И громче.

– МимимимимимимимимимимириариариариариариариаРИАРИАММ-МММММММ!

Он присел на корточки, уперся локтями в бедра и, выронив телефон, закрыл руками уши.

Засмеялся.

Захохотал.

Отчаянно, горько, безумно, всем телом сотрясаясь в рыданиях. В конце концов ощущение беспомощности, невыносимая усталость, дрожь от потной, прилипшей к телу одежды, продуваемой ветром, сделали свое дело – у него началась историка.

В какой-то момент каждой клеточкой своего тела он вдруг понял, что стань этот звук

РИААААМММММММММ!

громче хотя бы на один децибел, его организм не выдержит и сломается.

Барабанные перепонки лопнут.

Мозги расплавятся.

И по сравнению с этим то, что он заблудился в гребаном лесу, о котором слагают гребаные легенды, покажется ему сущим пустяком.

Согнувшись пополам, с вытаращенными глазами и звенящей, как тибетская поющая чаша, головой, Марио в ужасе закричал, пытаясь заглушить эхо имени, которое произносил каждый день, почти два десятилетия.

Мириам.

– Где я? Что здесь происходит? Есть тут кто-нибудь? Людиииии! Помогитееее!

Тишина.

Внезапная, неправдоподобная.

Издевательская.

Медленно, с опаской он отнял руки от ушей.

Тишина.

Поднял смартфон, посветил фонариком, словно разбрасывая вокруг дротики света,

ему кажется или между платанами стоит олень?

открыл рот, чтобы позвать жену, и вдруг замер, шлепнув себя ладонью по губам, как будто в приличном обществе чуть не сорвалась с языка какая-нибудь пошлая шутка.

Тихо, молчи.

Если оглушающее эхо повторится, придется просто падать на землю и ждать – или спасения, или конца.

Нужно молчать.

И убираться отсюда.

Несколько минут он торопливо шагал по тропинке, чувствуя, как колотится сердце, а потом увидел развилку.

Куда идти?

Он чертыхнулся и наугад, не задумываясь, выбрал правую дорожку.

Казалось, она была проложена в кишечнике огромного зверя – ветки деревьев со всех сторон сплетались так плотно, что сквозь них не проникал ни один луч света; Марио Аррас вдруг представил себе, что лес Хойя-Бачу – живое существо невероятных размеров, оно спит и видит сны, мучая тех, кто осмеливается вторгаться в его плоть из деревьев, кустов и травы.

Что там говорил водитель Ади о древних обитателях Валеа Лунга? Великаны. Огромные, как горы, до самого неба. Они пожирают людей…

Пройдя еще несколько сотен метров, он заметил яркий свет в конце мрачного туннеля, боровшийся с темнотой, с окончательно спустившейся ночью. Изумрудная корона из листьев и травы сияла, как портал в другое измерение.

Марио бросился к выходу и вдруг, совершенно неожиданно, оказался на парковке.

Дневной свет обрушился на него с такой силой, что едва не сбил с ног; после блуждания по темному лесу, ослепленный солнцем, он несколько секунд видел лишь расплывчатые силуэты на белом фоне.

Оказалось, это толпа румын, которые, смешно пританцовывая в дыму от гриля, заливали в себя пиво из огромных темных пластиковых бутылок.

«Vrei să pleci dar nu mă, nu mă iei, nu mă, nu mă iei, nu mă, nu mă, nu mă iei!»[24],– кудахтал громкоговоритель.

Дети играли во фрисби.

Рядом носилась собака, держа в зубах сосиску, а за ней бегала светловолосая девушка; от одного взгляда на ее шорты у любого мужчины легко мог случиться инфаркт.

Солнце, льющее живительные лучи на долину Валеа Лунга, стояло высоко в небе.

Уткнувшись носом в экран телефона, Марио Аррас обнаружил, что сейчас всего полвторого.

Ноги подкосились, он опустился на траву и вздохнул с облегчением, потому что она оказалась самой настоящей, самой обыкновенной, самой реальной вещью, к которой ему доводилось прикасаться в своей жизни. Куда же подевалась Мириам, куда делось все то время, пока он один плутал по вечернему лесу?

Марио представил, как его сердце не выдерживает всего этого кошмара и разрывается на части с мясистым треском. Посидев несколько минут в растерянности, он поднялся и четко по прямой пошел через парковку, чтобы попросить о помощи.

Четко по прямой.

Хватит с него развилок.

* * *

И тут она разрыдалась.

Кричала так, что сорвала голос, и теперь могла лишь скрипеть, как сухое дерево.