– Я их не удаляла! – закричала она так громко, что водитель дернул руль и машину занесло; он смотрел на них все с большим недоумением. Потом ее голос снизился чуть ли не до шепота и наполнился ненавистью. – Боже мой, я не знаю. Можешь оставить меня в покое хотя бы на две минуты… две минуты ты способен помолчать, а?
Марио вжался в кресло, возвращая ей телефон с видом побитой собаки:
– Я просто пытаюсь понять…
Она не удостоила его ни взглядом, ни ответом.
Только молча смотрела в просветы между деревьями, положив одну руку на окно потрепанной машины.
Смотрела в лес, на развилки.
С выражением лица человека, который прощается с чем-то важным, покидает знакомое место, чтобы начать новую жизнь.
Они зашли в холл гостиничной клиники еще до того, как наступил вечер; она направилась в номер таким быстрым шагом, что ему пришлось догонять ее чуть ли не бегом, в то время как мысли по-прежнему блуждали в сумрачных зарослях Валеа Лунга.
Сотрудница клиники на ресепшне остановила их вопросом.
– Синьора Орсини, как Вы себя чувствуете? Все хорошо?
– Просто прекрасно.
– Завтра в девять утра итоговый осмотр, Вы помните?
– Да, конечно, в девять…
Рот Мириам изогнулся в улыбке.
Она прикрыла его рукой.
В номере Марио снова засыпал ее вопросами:
– Почему ты легла спать под деревом? Что, черт возьми, случилось?
Но жена его словно не замечала. Она ходила из угла в угол, перекладывая одежду с одного места на другое или сваливая ее в чемодан, а на вопросы мужа отвечала односложно или недовольно фыркала. В конце концов разделась, оставшись в лифчике и трусах, легла на кровать и с головой накрылась простыней.
– Я хочу спать. Разбуди на ужин.
– Как твои зубы?
– Больше не болят, – ответила она, соорудив из простыни подобие кокона, и тут же захрапела – едва ли не до того, как закончила говорить.
Марио решил, что она притворяется, лишь бы отделаться от него, лишь бы избежать разговора, который казался ему очень важным.
– Хорошо хоть скоро домой, – проворчал он, прислонившись плечом к голой стене.
Чувствуя себя одиноким и непонятым, он вышел из номера и направился прямиком в бар.
Начал с двух стопок граппы, потом перешел к пиву.
Он все думал, думал и думал, пока голова не начала раскалываться от мучительной боли. Выпив залпом третий стакан светлого пива, Марио решил, что причиной загадочного происшествия в лесу Хойя-Бачу, от которого несколько часов спустя осталось довольно смутное воспоминание, стали грибы, которые он трогал.
Может, они ядовитые.
Может, они отравили его галлюциногенами.
Звучит не слишком правдоподобно и к тому же никак не объясняет поведение Мириам –
Да, Мириам.
Допивая четвертый стакан, он не мог отделаться от ощущения, что совсем не знает эту женщину, которая спит в их номере. Неприятное чувство вцепилось в него, как голодная бездомная собака, и не отпускало.
Ужин в переполненном ресторане был скучным и прошел в молчании, разговоры обрывались, не успев начаться.
«Продремав» три с половиной часа, Мириам встала с рассеянным и отсутствующим видом; поковырялась вилкой в неаппетитном на вид пюре, подперев подбородок рукой, выпила воды, обронила пару фраз о возвращении в Италию и о том, как она рада, что теперь у нее новые зубы, но лицо оставалось пустым, только иногда по нему пробегала судорога, из-за которой кривились губы и дергался глаз.
У Марио болело все тело, –
Он съел слишком много жаркого и продолжал пить стопку за стопкой, надеясь едой и алкоголем притупить раздражение от молчания Мириам: с ней тоже наверняка что-то случилось в лесу Хойя-Бачу, но она не хотела ему рассказывать.
Скоро они вернутся домой, жизнь войдет в привычное русло, и все встанет на свои места, насколько это возможно в отношениях, которым уже не первый год.
Он поднялся в номер, лег в кровать и хотел было поприставать к Мириам – в боксеры упирался пенис, немного взбодрившийся от количества спиртного, – но она его оттолкнула, ворча и сворачиваясь клубком, как ежик; ее кожа показалась ему холодной, дряблой и на ощупь напоминала куриное филе из холодильника, поэтому он почти обрадовался, что она отказалась.