Уиронда. Другая темнота

Эти маленькие кружочки, бессмысленно вращающиеся на орбитах, этот плевок космической пыли, покрытый мертвыми бактериями, этот красный каменный шар, усеянный разбитым стеклом, где последние остатки того, кем мы были, пытаются выжить и найти ответ на вопрос, что же такое Тело, не зная, что они сами – это и есть Тело.

Я разлагаюсь и попадаю в пустыню на Марсе и во все уголки Вселенной, а потом возвращаюсь сюда, к своим собратьям, которые существуют и распадаются, и, умерев, не перестаю изумляться – изумление все не проходит, не проходит и не проходит.

Если бы я мог смеяться, я бы хохотал до сих пор. Но я не могу. Я могу лишь существовать, в медленном умирании этого гигантского Тела.

И когда последний человек погибнет и воссоединится с нами, гниение Тела завершится, и оно снова погрузится в Великое Ничто, которое его породило.

Я (Мы) буду (будем) свободен (свободны).

Умирая, Смерть станет Жизнью. И мы будем свободны.

Все, без исключения.

И то, что от нас останется, рано или поздно превратится в холодный сияющий ужасный Черный свет – после того, как появится слово

КОНЕЦ

Зачем старики смотрят на стройки

Камилло Боджетти вышел на пенсию, провел несколько лет, наслаждаясь заслуженным отдыхом, и вдруг почувствовал себя старым, одиноким, жалким.

Как же удивительно быстро пролетело время!

Страшно об этом думать, но, может быть, через считанные дни (Боже, даже минуты!) его жизнь подойдет к концу.

Каждое воскресенье Камилло ходил в церковь и рассеянно слушал мессу. Все его мысли были сосредоточены на одном – молиться Богу, чтобы неизбежная развязка не стала слишком тягостной, чтобы не превратиться в слабоумного, издающего безумные вопли и неспособного самому вытереть себе задницу.

Однажды воскресным утром, шагая с тростью из церкви домой, Боджетти увидел старика, наблюдающего за стройкой. Конечно, он замечал такое и раньше, но в этот раз решил остановиться.

Со всех сторон строительной площадки стояли ограждения, а в центре рабочие копошились у ржавой трубы, вставленной в глубокую дыру в бетоне.

Старик был обычным стариком. Очень похожим на Камилло. Та же порода. Порода тех, кому до всего есть дело. Он смотрел на стройку точно так же, как тысячи других стариков во всем мире. Руки заложены за спину, спина сгорблена, неряшливая одежда, на голове – шерстяной берет; пристальный взгляд устремлен на яму в земле, а рот полуоткрыт – выражение лица человека, который видит что-то интересное и загадочное.

Но зачем, черт подери, старики наблюдают за стройками? Этот вопрос глухим эхом отозвался в голове Камилло, наполняя его беспокойством. Ты должен знать… ты ведь тоже старик…

Он подошел к незнакомцу, который вглядывался во внутренности города, оголенные рабочими, оторвавшими бетонную кожу от живота мегаполиса. Встал у ограждения, опираясь на трость и немного покачиваясь, надеясь, что старик скажет ему хоть слово или посмотрит в его сторону.

Что тут, черт подери, такого интересного? Потные, мускулистые руки рабочих, откручивающих болты, таскающих землю и переругивающихся, напоминают давно ушедшую молодость? Или яма похожа на будущую могилу в земле, которая скоро подарит им вечный покой? Желание полюбоваться, как прекрасен труд, ставший воспоминанием десятилетней давности?

Камилло не понимал, но всегда считал себя человеком, способным глубоко разобраться в жизненных вопросах. Поэтому дотронулся до руки старика и заговорил сам.

– Простите… Может, это звучит глупо, но скажите, пожалуйста… что здесь такого интересного?

Тот обернулся, и Камилло с жалостью и отвращением обнаружил, что собеседник невероятно похож на крота – древнего, человекоподобного. У него были совершенно белые, как вареные яичные белки, слепые глаза, обрамленные коркой молочного цвета. Морщины на лице, скучающий насупленный взгляд говорили о тяжелой, безрадостной жизни.

– П-п-простите, – пробормотал Камилло. – Извините, пожалуйста, что побеспокоил…

Старик-крот пару раз пожевал губами, а потом морщины растянула покорная улыбка, обнажившая вставные зубы. Взгляд его слезящихся глаз с коркой по краям пронзал пустоту.

– Нет, Вы меня совсем не побеспокоили. Я смотрел на стройку. На жир среды. Буду рад, если составите мне компанию. Подходите ближе…

Но Камилло, хромая, наоборот, отступил на пару шагов. Старик показался ему психом, безумцем, а его уродство – наказанием божьим. Что он, слепой, мог видеть? «Жир среды»? Что это еще за чертовщина? Он слепой с рождения или ослеп на старости лет?

Урод, псих, безумец.

Ухмыльнувшись, старик сам подошел к Камилло. Ноги колесом, слюна в уголках рта. Боджетти стало страшно.

А когда незнакомец снова заговорил, его рука, как коготь, проткнула разделяющее их пространство, а голос стал голосом болезни, инфекции, зараженной могильными бактериями земли. Он вытянул к Камилло голову на шее с обвисшей старческой кожей, изъеденной псориазом, и прошептал ему на ухо, почему старики наблюдают за стройками.