Уйти красиво и с деньгами

– Павел, я знаю свою вину, – сипло проговорил Пианович. – Ведь отчасти я причина твоего горя – ты последовал моим советам. Черт бы побрал эту очкастую мегеру Самсонову! Я хотел сделать как лучше, помочь твоей семье, а вышло… Эх! Мне теперь плевать, что сам я почти разорен. Но видеть тебя таким, знать, что тебя ждет унижение, позор, тюрьма… Павел! – Он закрыл глаза рукой и затрясся от рыданий.

Павел Терентьевич совсем сконфузился:

– Брось, Игнатий, я тебя не виню. Свою голову надо было иметь на плечах! Ты ведь тоже пострадал. Перестань же, ради бога! Я и так сегодня был в припадке, пил какую-то фрязинскую дрянь. После нее спал, как лошадь, и видел кошмары. Лучше б мне Борис яду прописал! Может, до завтра я и сам сумею достать…

– Нет! – воскликнул Игнатий Феликсович, не отнимая руки от глаз. – Я этого не допущу! Когда тебе надо будет дать отчет о десяти тысячах?

– Послезавтра.

– У меня еще остались кое-какие капиталы – не все вляпал в «Викторию». Послушай, достану я тебе эти деньги. Последние свои в банке заберу, займу у кого-нибудь, но достану! Ведь ты из-за моих советов…

Павел Терентьевич распрямился в подушках:

– Игнатий! Неужели?!

– Ты согласен? Возьмешь?

– Конечно, Игнатий. Я тебе расписку дам!

Игнатий Феликсович на миг задумался.

– Расписка не задача, расписку-то я возьму, – сказал он с сомнением. – Только, Паша, ты ведь этого долга мне никогда не вернешь. У тебя нет ничего: все в «Виктории» кануло.

Павел Терентьевич снова зарылся в подушки, закрыл глаза.

– Павел! – вдруг сурово, торжественно и громко сказал Пианович. – Я вполне отдаю отчет, что спасти тебя и дать эти деньги я могу только безвозмездно. Без всяких надежд на возвращение долга! Ты понимаешь, что я не миллионер. Никто и никогда не поймет моего безрассудного поступка. Ты сам не допустишь этого, я знаю. Ты человек чести! Однако если бы я сделал это как твой родственник или свойственник… Тогда другое дело!

Павел Терентьевич протянул худую руку к стакану со стылым чаем, отхлебнул, поморщился.

– Никак не пойму, Игнатий, к чему ты клонишь, – сказал он. – Не мучай меня! Я сам понимаю, что положение мое безвыходное. Твое сочувствие меня только добивает. Топчи меня, хоть колоти, только оставь в покое со своими утешительными прожектами!

– Павел, постой! Ты нездоров, потому не вслушался в мои слова, – медленно, будто диктуя, проговорил Пианович. – Повторяю еще раз: я бы смог погасить твой долг перед товариществом – вернее, имел бы на это моральное право – если бы был не посторонним лицом, а твоим родственником. Род-ствен-ни-ком! Понимаешь ты это?

– Какого черта! Ты же не родственник, – оборвал его Павел Терентьевич. – Разве что… Ты говоришь… Ты, случаем, не жениться ли хочешь? – Он с изумлением уставился на Пиановича.

Тот склонил голову набок и тихо произнес:

– Да, Павел. Чтоб спасти тебя, я пошел бы даже на брак.

Лицо Павла Терентьевича прояснилось. Он так зашевелился в постели, что выскользнула и упала к ногам Пиановича непрочно пристроенная подушка.

– На брак? Игнатий, ты в самом деле? Серьезно? Ну, ежели так… Конечно, это своего рода жертва. Но не я это предложил, не забывай! Хотя… А почему нет? Тебе пора, давно пора! Знаешь, я сам замечал, что Анюта давненько к тебе неравнодушна. Она, конечно, так воспитана, что никогда лишнего слова не выжмешь, но близкий человек чувствует… Она, я думаю, рада будет. И ты, Игнатий, никогда не пожалеешь о своем решении, потому что Анюта…

– Павел, что ты несешь? – прервал Пианович. – При чем тут Анюта? Чтобы спасти тебя, я согласен жениться на твоей дочери.

Павел Терентьевич, подобравший упавшую подушку и начавший пристраивать, уронил ее снова.

– Жениться на… Лизе? – прошептал он. – Да ты спятил! Она ребенок!

– Только в сравнении с Анютой, – парировал Пианович. – Бетти шестнадцать лет, стало быть, вполне невеста. Выходят замуж и моложе, и никто не делает таких круглых глаз, как ты.

– Но, Игнатий…

– Я понимаю, ты несколько ошарашен. Приди в себя, выпей брому, а потом представь перспективу: суд, приговор, возможно, длительный тюремный срок. Посоветуйся с сестрой, она разумная женщина. Времени у нас всего-то полтора дня.

– Воля твоя, Игнатий, это немыслимо! Она не согласится.

Пианович улыбнулся:

– А вот в этом я не уверен. Бетти сообразительнее вас с Анютой, вместе взятых. Не забывай: я нестар, красив, со средствами. Женщины, даже очень юные, именно это ценят в мужчине превыше всего. Что еще нужно для женского счастья? Бетти к браку готова во всех отношениях. Надеюсь, сестра просветила тебя насчет ее проделок?

– Каких проделок? – удивился Павел Терентьевич.

– Значит, тебе еще предстоит узнать! Я очень надеюсь на твердость, благоразумие и такт Анны Терентьевны. Подумайте оба хорошенько и саму Бетти не забудьте спросить. Итак, Павел, поправляйся, завтра я заеду. Будь здоров!