Уйти красиво. Удивительные похоронные обряды разных стран

В центре алтаря стояла фотография Корнелио в рамке: он носил ту же белую шляпу, что и скульптура. Позади фотографии висело деревянное распятие. С креста свешивались культовые калаверас, разноцветные сахарные черепа и… рогалики.

– Сара, это так принято – вешать рогалики на алтарь? – спросила я.

– Да, – ответила она. – Ты увидишь еще много рогаликов.

Когда мы посетили несколько домов, я спросила Сару, какой алтарь впечатлил ее больше всего.

– Лучшее время я провела не перед алтарями, а с детьми. – Она показала на трех– или четырехлетнего мальчика в кепке Супермена, топающего со своей чашей из тыквы. – Это горькая радость. Сейчас мой сын был бы такого же возраста.

Маленький Супермен робко протянул свою чашу для сладостей.

* * *

Мы поехали на юг, в более крупный город Цинцунцан, в котором во время Диас де лос Муэртос проводят нашумевший уличный фестиваль. На огромных металлических сковородах торговцы готовят свинину и говядину, из громкоговорителей на стенах местных лавок гремит музыка, дети взрывают на улицах петарды. На пологом холме на окраине города раскинулось местное кладбище.

Прогулка на кладбище вечером первого ноября стала для меня откровением. Кладбище сияло светом десятков тысяч свечей, которые местные жители откладывали и сохраняли весь год, чтобы обеспечить ими своих возвращающихся родных. Маленький мальчик старательно работал на могиле своей бабушки, заново зажигая или заменяя погасшие свечи. Теплый свет вместе с запахом бархатцев и благовоний создали золотую дымку, плывущую над могилами.

В последнее время многие американские города начали проводить мероприятия на Диас де лос Муэртос. Из самых известных – массовые праздники на кладбище «Голливуд навсегда». Оно находится всего в нескольких минутах от моего похоронного бюро, и я несколько раз была на этом фестивале. Праздник в Голливуде впечатляет масштабами и четкой организацией, но если говорить о чувствах и эмоциях, ему далеко до Цинцунцана. Здесь меня окутало ощущение безопасности, словно в центре сверкающего бьющегося сердца.

На цементных основаниях могил стояли корзины, чтобы возвращающиеся в иной мир умершие могли унести в них подношения. Чтобы согреться, семьи разжигали небольшие костры. Оркестр из тромбонов, труб, барабанов и одной внушительной тубы перемещался от могилы к могиле, играя песни, которые, на мой неискушенный слух, звучали как попурри из ранчера, музыки мариачи[7] и гимнов колледжей.

Сара остановилась на могиле годовалого Марко Антонио Бар-рига. Над изображением Марко парила голубка. Надгробие могилы было настоящей крепостью высотой в два метра, что показывало, как скорбели его родственники. Марко умер двадцать лет назад, но его могила все еще была уставлена свечами и покрыта цветами, доказывая, что боль от потери ребенка никогда не уходит.

До приезда в Мексику я знала, что у Сары когда-то умер сын, но не знала обстоятельств этой смерти. В нашем номере отеля она открыла мне опустошающую правду.

Когда Сара делала первое УЗИ, разговорчивая медсестра скользнула сканером по животу Сары и вдруг замолчала.

– Я позову доктора, – сказала она.

На втором УЗИ врач была потрясающе прямолинейна.

– Я вижу плоскостопие, – сообщила она, – на этой руке три пальца, на этой четыре. Плохо развито сердце. Смотри-ка, у него все же два глаза! Все остальное ненормально. – И последний удар под дых: – Я думаю, этот плод нежизнеспособен.

У ребенка Сары была трисомия 13, редкое хромосомное заболевание, приводящее к умственным и физическим отклонениям. Большинство детей с таким заболеванием живут всего несколько дней.

Третий врач сказал Саре:

– Если бы вы были моей женой, я бы попросил вас прервать эту беременность.

Четвертый предложил две страшные альтернативы. Вызвать искусственные роды в больнице, тогда ее ребенок прожил бы некоторое время вне чрева и затем умер. Или прервать беременность.

– Я знаю кое-кого в Лос-Анджелесе, кто мог бы сделать это, – сказал доктор. – Обычно она не проводит такие операции на таком позднем сроке, но я могу попросить ее ради вас.

В тот момент Сара была на шестом месяце. Она договорилась об операции. Она пыталась отгородиться от ребенка, чтобы приготовиться к предстоящему, но он толкался внутри нее. Сара не хотела, чтобы его забрали у нее.

– Это не что-то чужеродное; это мой сын.

Чтобы прервать беременность на таком большом сроке, нужно было прийти в клинику трижды. Однажды путь Саре и Рубену преградил строй протестующих.

– Одна особенно противная женщина снова и снова выкрикивала, что я – убийца. Я не могла это проглотить, поэтому подошла прямо к ней и закричала ей в лицо: «Мой ребенок уже мертв! Как вы смеете!»

Они сидели в клинике целый час, слушая слабые выкрики протестующих, доносящиеся снаружи: «Эй, женщина с мертвым ребенком! Слушай, мы еще можем спасти тебя!»

Это были худшие три дня в жизни Сары и Рубена. На последнем УЗИ Сара отвернулась от монитора, но Рубен видел, как ребенок пошевелил ручкой, как будто махая на прощание.