Звучит сигнал, палки убирают, и грифы яростно пикируют на добычу. Они визжат, словно чудовища, поглощая мертвечину, но в то же самое время они – великолепные небесные танцоры, взмывающие вверх и уносящие тело, чтобы похоронить его в небе. Отдать свое тело – это добродетельный подарок: вернуть тело обратно природе, где оно может принести пользу.
Жители развитого мира безнадежно изолированы от такого первобытного, кровавого исчезновения. Тибет борется с влиянием тано-туризма («
Один западный фотограф пытался обойти запрет на фотографирование. Он спрятался за скалами и использовал телеобъектив для съемок на больших расстояниях, но не сообразил, что его присутствие распугало грифов, обычно ожидающих на этом гребне. Испугавшись, они не появились и не сожрали тело, что было истолковано как плохое предзнаменование.
Первые тридцать лет своей жизни я поедала животных. Так почему бы им теперь не съесть меня, когда я умру? Разве я не животное?
Тибет – одно из мест, куда я хотела бы поехать, но так и не смогла этого сделать. Так сложно смириться с тем, что, если только не возникнет серьезных изменений в обществе, у меня никогда не будет шанса на небесные похороны. И что еще больше расстраивает, я, возможно, никогда в жизни даже не увижу этот ритуал. Если бы я была тем западным туристом с телеобъективом, мне все равно пришлось бы уйти, чтобы не спугнуть птиц.
Эпилог
Ясным осенним днем я побывала на индивидуальной экскурсии в склепе под Михаэлеркирхе (церковь Святого Михаила) в Вене. Бернард, молодой австриец, сопровождавший меня по крутой каменной лестнице вниз, говорил на отличном английском с необъяснимым, но явным южным акцентом.
– Мне и раньше говорили, что мое произношение странное, – протянул он, словно генерал конфедератов.
Бернард объяснил, что в Средние века, когда церковь Святого Михаила посещали члены Габсбургского королевского двора, прямо в ее дворе было расположено кладбище. Но, как это часто случалось в крупных европейских городах, кладбище переполнилось «слоями разложившихся тел» – причем настолько, что соседи (то есть император) стали жаловаться на зловоние. В XVII веке кладбище закрыли, а глубоко под церковью Святого Михаила построили склеп.
Тысячи мертвецов, похороненных в склепе, укладывали не в гробы, а на щепки, которые впитывали жидкости разлагающихся трупов. Образовавшаяся сухость воздуха в сочетании с холодными сквозняками привела к самопроизвольной мумификации тел.
Бернард подсветил фонариком тело мужчины, удерживая пятно света на том месте, где краешек кудрявого парика эпохи барокко прилип к серой, туго натянутой коже. Дальше в ряду стеллажей с обыкновенными костями и черепами, какие можно обнаружить во всех склепах, лежало тело женщины, сохранившееся настолько хорошо, что спустя триста лет после смерти ее нос по-прежнему торчал на лице. Ее тонкие, хорошо сохранившиеся пальцы были скрещены на груди.
В настоящее время церковь выставляет для осмотра посетителями четыре мумии. Вопросы, которые посетители задают Бернарду, очевидны: «Как произошло это мумифицирование?» или «Как церковь справилась с недавним нашествием древесных жучков из Новой Зеландии, пожирающих гробы?» (ответ: с помощью установки кондиционера).
Но что на самом деле хотят знать посетители, особенно маленькие, – «Эти тела настоящие?»
Вопрос звучит так, будто склад костей и черепов, ряды гробов, необычные мумии могут быть жутковатым аттракционом, а не частью истории города, в котором они живут.
Почти в любом крупном городе в любой точке земного шара вы с высокой степенью вероятности будете стоять на останках тысяч тел. Эти зачастую безымянные тела под нашими ногами воплощают реальную историю. Когда в 2015 году в Лондоне строили новую станцию железной дороги Crossrail, с кладбища XVI–XVII века под Ливерпуль-стрит было выкопано три с половиной тысячи тел, включая умерших от Великой чумы 1665 года. Для кремации тел мы используем ископаемое топливо, которое является результатом разложения мертвых организмов. Растения прорастают из разложившихся тканей бывших растений. Страницы этой книги сделаны из целлюлозы дерева, спиленного в самом расцвете лет. Все, что окружает нас, происходит из мертвого, каждая частица городов и каждая частица каждого существа.
Той осенью в Вене моя экскурсия по склепу была индивидуальной не потому, что у меня был эксклюзивный доступ к покойникам. Экскурсия была индивидуальной потому, что я была единственным ее посетителем.