Уйти от себя…

Женщина ответила не сразу, словно взвешивала, стоит ли вступать в разговор с пришлым. К тому же выдавать военную тайну о географическом положении близлежащих населенных пунктов. Но все-таки заговорила, решив, вероятно, что промолчать как-то не очень вежливо.

— Тихорецк есть, тилькы цэ далэко. Километрив восемьдесят.

— А деревни? Тут что, кроме степи и полей, ничего нет?

— Та есть за путями, за сортировкой, станица. Километрив двадцать. А потим лыман та плавни. А тоби куда, хлопче? — Голос ее стал мягче, что-то человеческое промелькнуло в ее взгляде.

— Похоже, сюда, к вам… А станция пассажирская где?

— У городи. У Тихорецке.

— А у вас в поселке…

— В якому поселке? — она опять насторожилась, неохотно отвечая на вопросы слишком любопытного и назойливого собеседника.

— Ну, в станице… Нет такого… Олега? А, может, и не Олега. Ростом пониже меня, волосы светлые. У него еще пальца нет… — Турецкий для наглядности показал ей руку с загнутым безымянным пальцем. Почему он решил, что попутчик, обокравший его, должен жить здесь, Турецкий и сам не знал. Возможно, подсказывала интуиция, наработанная годами.

Женщина ничего не ответила. Она бросила на Турецкого быстрый испуганный взгляд, взяла наполненные водой ведра и молча отошла от колонки.

— Извините… — Турецкий изумленно смотрел ей вслед. Наверное, она решила, что и так много сказала лишнего, и бесцеремонно прервала разговор. Но почему в ее взгляде промелькнул страх?

— Не знаю я ничего… — пробормотала женщина и торопливо пошла прочь, расплескивая воду. Ее загорелые ноги мелькали под длинной неопрятной юбкой, резиновые калоши, скорее похожие на опорки, шлепали по растрескавшимся пяткам. Если бы она сидела в таком виде в переходе в Москве, ей бы точно сердобольные люди набросали кучу мелочи. Бедность, нищета, неопрятность… Турецкому стало жаль женщину. Неспроста она прервала разговор. Что-то пугает ее. Он вспомнил трех казаков, их колючий, враждебный взгляд. Ну и местечко…

Турецкий оглядел себя и остался доволен. Джинсы почти чистые. Туфли опять блестели. Рукава рубахи, правда, в мазуте, но и эту проблему можно решить, подвернув их повыше. Но взору открылись лиловые синяки на предплечье — следы ночной драки. Это один из мужиков вцепился своими клешнями мертвой хваткой, когда Турецкий пытался вырваться, чтобы догнать поезд. С синяками уже ничего не поделаешь. А вот в грязной рубахе разгуливать среди людей, которых он еще надеялся повстречать, не хотелось. Примут за бездомного бродягу, никто не захочет вступать с ним в разговоры…

Да, а ведь девушка все еще в магазине, спохватился он. Раз она так долго не выходит, скорее всего, болтает с продавщицей. Значит, у нее есть время. А два человека при тотальном отсутствии людей — это уже хорошо. И он пересек замусоренную окурками и пластиковыми бутылками площадь в надежде поговорить с более приветливыми людьми, чем эта зашуганная бабка. Ну если и не приветливыми, то хотя бы более разговорчивыми. Может, у здешних людей такой обычай, местная особенность — всех незнакомцев встречать в штыки. Мало ли кто им тут так насолил…

Темноватое помещение магазина освещала голая лампочка, засиженная мухами. Сквозь давно немытое небольшое окошко несмело пробивалось солнце. В магазине стоял устойчивый запах лежалых продуктов. Обычный запах сельмага, знакомый Турецкому с юности. В таких он с однокурсниками покупал нехитрый набор продуктов, когда их посылали в колхоз помогать убирать урожай. Как правило, они разживались водкой и банками с килькой. Иногда удавалось добыть что-то посущественнее — селедку и печенье «Шахматное»…

Девушка складывала в корзинку покупки, продавщица вдохновенно жаловалась на разнесчастную жизнь.

— Вот и не знаю, шо теперь мне делать, — то ли пускать его обратно, то ли выгнать к чертям собачьим. Уж так он мне надоел, пьяница подзаборная… — продолжала она делиться своими проблемами с девушкой, а сама уже повернула голову в сторону Турецкого, пытливо его разглядывая.

— Ой, Галя, что это — впервые, что ли? Что ты нового узнала про своего мужа? Хоть не дерется, радуйся и этому. Детей любит, я вчера сама видела, как он утром Саньку на велосипеде катал… — рассудительно отвечала девушка. — Вы все-таки уже десять лет вместе. И не так он часто пьет, только в получку да в праздники.

— Редко, да метко. То не пьет, не пьет, а уж как напьется, обязательно вусмерть. Шоб в грязюке поваляться, як та свыня, меня перед людьми опозорить. Я его потом должна тащить через всю станицу, бугая такого, а он ще й песни горланит, шоб вин сказывся! Утром вчера дитя на велосипеде покатал всем бабам на зависть, а вечером так нализался, шо едва домой дополз.

Продавщица уже давно неодобрительно поглядывала на Турецкого, который выгребал из всех карманов и пересчитывал мелочь. Но ради какого-то подозрительного типа, который неизвестно где христарадничал, а теперь со своим «богатством» забрел в магазин, разговор прерывать не торопилась. Наконец она обратила свое высочайшее внимание на незнакомца. Он уже зажал весь свой капитал в кулаке и изучал полки магазинчика за ее спиной.