Уютная душа

— Круто ты завернул.

— Дима, я среди этих сучек целыми днями тусуюсь! Я знаю, о чем говорю. Если женщина ложится на пластическую операцию, то она, как правило, презирает мужиков. Считает нас не нормальными людьми, способными на любовь, дружбу и уважение, а павианами, слабоумными существами, готовыми на все ради смазливой мордашки, длинных ног и большой груди.

— А что, разве это не так? Разве ты никогда не терял голову при виде юной красавицы?

— Нет, ну бывает, посмотришь, конечно… Хотя теперь, зная, что половина этих прелестей имеет рукотворное происхождение, я заглядываюсь на девочек все реже и реже.

— Ты, Яша, слишком уж нас идеализируешь. Тебя послушать, так мы прямо все такие добродетельные, преданные такие и любящие мужья, абсолютно не падкие на сладкое молодое тело.

— Дима, ты женат не был и не знаешь главной тайны семейной жизни. Мы становимся такими, какими нас видят наши жены. Это факт. И ничего с этим не поделаешь. Я точно говорю тебе: вместо того чтобы перекраивать тела, моим пациенткам следовало бы покопаться в собственных душах… Есть, правда, категория дамочек, которым это бесполезно, им нужен психиатр. Раньше такие донимали обычных докторов, а теперь в массовом порядке хлынули к нам. Я имею в виду любительниц операций вообще.

Миллер удивленно приподнял бровь.

— Ну да, по нейрохирургам подобные личности обычно не шляются, хотя, может быть, и следовало. К абдоминальщикам[10] ходят, к гинекологам. Живот у них болит, температура повышается… Кладут их в больницу, обследуют, ничего не находят, а они все ноют и ноют, на консультации к профессорам, как на работу, ходят. В конце концов у кого-нибудь нервы не выдерживают, и тетку оперируют. Как правило, ничего не находят, но ей все хуже и хуже. Через полгода следующий профессор попадается на удочку. Ну любят они это дело — внимание врачей, риск операции их будоражит… Такое психическое отклонение. С развитием нашей индустрии красоты им стало гораздо легче жить — плати денежки и оперируйся хоть каждую неделю. Я раньше не знал о таком заболевании, пока не обратил внимание, что у меня несколько постоянных клиенток появилось. Все вроде им перетянул, таких куколок сделал — мать родная не узнает, а они все ходят и ходят. Ну я и подумал, что здесь не просто истеричная натура, а что-то посерьезнее. Позвонил знакомому психиатру, он мне и объяснил.

— Как же ты делаешь работу, которую не любишь? В которой не видишь смысла? Ведь рехнуться можно.

Розенберг расхохотался:

— Как не вижу смысла? А это? — усмехнулся он и повел рукой, предлагая Миллеру полюбоваться на роскошную гостиную с кожаными диванами, антикварной горкой и огромной плазменной панелью на стене. — А если серьезно, Дима, то я делаю и хорошие операции. Вот хоть ту, что мы вместе с тобой сотворили. Кстати, есть еще пара подобных случаев, подъедешь в клинику, посмотришь?.. А сейчас, знаешь что, пойдем готовить ужин. Милка младших в театр повела, так что помощи ждать неоткуда. Между прочим, сегодня твоя очередь чистить картошку.

Дмитрий Дмитриевич методично срезал кожуру с картофелины, по давней привычке стараясь, чтобы она сходила непрерывной спиралью. Розенберг, вполголоса матерясь, разделывал курицу. Готовые куски он, к изумлению гостя, покидал в обычную трехлитровую стеклянную банку, положил туда же луку, помидоров, специй, налил чуть-чуть воды и засунул банку в духовку.

— Получается дивно, — пояснил он. — Главное, в горячую духовку не ставить, чтобы банка не лопнула. А так — ни проверять не надо, ни соусом поливать. Красота!

Тут Розенбергу позвонил дежурный врач, и Яша долго растолковывал ему, что делать во время вечернего обхода. Потом в сердцах бросил трубку прямо на кухонный стол и повернулся к Миллеру.

— Другой раз как подумаю, на что трачу свой талант, прямо тошно становится! Бывает, целый день проколупаешься, под микроскопом сосудики сшиваешь, и ради чего? Ты спасаешь людям жизни, а я? Куча бабок, вагон сил тратятся только для того, чтобы какая-нибудь мымра выглядела на десять лет моложе. Зачем? Конечно, артисткам это надо для работы, лицо — их главный инструмент. Но когда я вижу дам, не будем говорить старых, но, во всяком случае, пришедших в шоу-бизнес очень и очень давно, с физиями двадцатилетних девочек, я воздаю должное не их таланту, а мастерству их пластического хирурга.

Миллер дочистил картошку и теперь тщательно промывал ее под краном, высматривая глазки. Дома он не подвергал клубни такой тщательной обработке, но в гостях следовало показать себя аккуратным человеком.

— Ладно тебе, Яша. Все мы в какие-то периоды жизни считаем свою работу бессмысленной. Иногда даже вредной.

— Как специалист, я долго думал, почему после пластики лицо всегда становится похожим на маску. Пытался разработать новые методики, чтобы этого избежать. Считал, что при операции обязательно нарушается кровообращение в тканях, и накладывал дополнительные сосудистые анастомозы[11]. Думал, что страдает иннервация[12], и самым тщательным образом изучил варианты прохождения нервов лица. А потом понял, что хирургия тут ни при чем.