Уютная душа

Клиника располагалась на севере города, в спальном районе, здание было перестроено из типового гастронома-«стекляшки». На втором этаже располагались палаты; операционная, лаборатория и администрация — на первом. В интерьерах первого этажа не было особого шика, но все было сделано добротно и, насколько Таня могла судить, с учетом требований асептики. Владелец не поскупился даже на мраморные полы в операционной. Мрамор считается бактерицидным материалом, и раньше, до перестройки, в операционных им выкладывали не только полы, но и стены. Теперь обычно довольствуются кафелем, и Таня уважала владельца клиники за то, что он отдал дань традициям и не поскупился на мрамор.

Вход на второй этаж был разрешен только палатным сестрам, Таня там не бывала, но предполагала, что там — настоящие хоромы. Ведь если владелец оборудовал шикарную ванную комнату с биде и джакузи для сотрудников, то что он устроил для богатых пациентов, приносящих ему доход?

Заочное хорошее впечатление о владельце клиники подтвердилось и при личном знакомстве. Яков Михайлович Розенберг лицом был очень похож на Тома Хэнкса, и вскоре Таня узнала, что за это сходство, а также за удивительное для бизнесмена простодушие персонал клиники величает его Форрест Гамп.

Она думала, что останется для Форреста безымянной единицей, тенью, мелькающей на заднем плане с ведром и шваброй, но на самом деле им пришлось довольно близко познакомиться. Розенберг оперировал много и подолгу, и именно Тане приходилось вытирать пот с его лба, совать ему в рот под хирургическую маску кусочки шоколада и трубочку от стакана с крепким кофе, чтобы подбодрить на восьмом часу микрохирургической операции.

Попробовав Танин кофе, Форрест объявил, что теперь не хочет никакого другого, и полностью доверил ей свое питание. Прокормить шефа оказалось очень простой задачей: чашка кофе в десять утра, чашка кофе и бутерброд с красной рыбой в два часа дня — вот и все, что требовалось Розенбергу для поддержания сил.

Он обращался к Тане по имени и на вы, как и ко всем женщинам, работающим в клинике. Когда у Розенберга бывали важные посетители, он звал Таню сервировать стол и всегда платил ей за эту нехитрую услугу тысячу рублей. Она смущенно отказывалась от этих денег, а Розенберг смеялся, обещал создать специально для Тани должность буфетчицы и платить через кассу. Только это очень хлопотно, каждый раз добавлял он.

Поначалу Таня заподозрила, что теплота Розенберга объясняется сексуальным интересом, ибо все остальные сотрудницы клиники давно перевалили сорокалетний рубеж. Но вскоре она увидела его под руку с шикарной женщиной и даже почувствовала легкое разочарование.

Вообще-то пластическая хирургия пугала ее. Все эти кожно-мышечные лоскуты выглядели очень неприятно. К тому же здесь, как и в кардиохирургии, нужна была повышенная собранность и четкость движений всей операционной бригады. Упущенное время не вернуть — если вовремя не дать кровоток в пересаженный лоскут, в нем начнутся необратимые процессы, и он отомрет, несмотря на любые усилия докторов. В общей хирургии запутанная нитка или неисправный зажим были всего лишь досадной мелочью, а здесь они могли привести к фатальным последствиям.

Бригада оперировала в крайнем напряжении сил и нервов, при малейшей оплошности Розенберг виртуозно материл всех подряд, но не забывал извиниться, когда ответственный этап оставался позади.

— Простите, Таня, что я на вас наорал, — сказал он, принимая у нее чашку кофе.

Сегодня они так намаялись! Розенберг удалял опухоль, занимающую нижнюю часть лица и спускающуюся на шею. Большой дефект кожи и мягких тканей заместили лоскутом мышцы спины. Выделять мышцу нужно очень тщательно, чтобы сохранить питающий ее сосуд, а потом, для гарантии, требуется сделать несколько микрохирургических сосудистых швов, чтобы сохранить в лоскуте нормальное кровообращение. Да и саму опухоль следует удалять крайне осторожно, сохраняя нервные стволы.

По ходу операции Розенберг несколько раз вспомнил Миллера: как быстро и легко они бы справились, если бы он был здесь. При упоминании Дмитрия Дмитриевича у Тани на душе стало тепло и уютно, она замечталась и не сразу сообразила, что Розенберг требует опустить микроскоп.

— Твою мать! Не спи, б…! — Форрест так устал, что мог выдавать только самые стандартные ругательства.

— Я не сержусь, — сказала она. — У нас дома все так разговаривают.

Он посмотрел на нее с недоумением.

— Дома, то есть в Ярославской области, — засмеялась она. — Там мужики, например, сарай строят и перекликаются, как корабли в тумане: твою мать да твою мать. Главное, прекрасно друг друга при этом понимают.