Уютная, родная, сводная

она говорила тихо и бочком обошла начальника. - Да, конечно, - робко отодвинулся,

потом хлопнул дверью изнутри и зачем-то провернул защёлку, вернулся на своё

место. - Ты что тут делаешь? - Убираться прислали... - в глазах стояли слёзы. -

Подожди, ты же сестра... это... хирургическая, в травматологии детской, какая

уборщица?.. Не понимаю, Люда, объясни добром. - Что тут объяснять, - плечи

поникли, такие же худые, как и десять лет назад, как и пятнадцать. Да и сама Люда

не слишком изменилась, всё такая же красивая, и так же уши торчат. - Яша, он... -

Да, знаю, умер, я приезжал тогда. - Помню, я выгнала тебя. Не надо, мне не нужна

жалость. Я справляюсь. - Я вижу... справляешься, - показал глазами на ведро. -

Каждый месяц перевожу деньги, не снимаешь? - Мы не нуждаемся. - Люда! -

крикнул. - Хватит героиню из себя строить, говори, как есть. - Что говорить, Яша

умер, пьянка, - вздохнула. - Прав ты был, алкоголик он, до самого конца пил...

Знаешь, даже лучше, что его не стало, Катя спокойней стала, бояться перестала,

ночами спать начала, а то всё вздрагивала и в одеяло куталась с головой. А я... пока

долги за него выплачивала, своими обросла, да всё как-то не выбраться, в

медицине, сам знаешь, как сейчас платят, пришла сюда по совместительству, но

ничего не умею, даже в фасовщицы не приняли, вот, уборщицей взяли. - Ну, а

деньги со счёта, ты, конечно, снять не можешь? Ждёшь, когда инфляция их сожрёт

или очередной дефолт? - смотрел прямо в ожидании ответа. - Я ребёнку плачу, не

тебе, могла бы гордость свою и в жопу засунуть. - Катя не твоя дочь, - упрямо

поджала губы. - Конечно, Яшкина, я помню. Мой, давай - он встал и вышел, не

зная, что сказать. А послать бы всё к чёрту или забрать Катеньку к себе, что ему

стоит? Одно его слово в суде, никакая экспертиза не нужна будет, никакой закон

против Исаева в этом городе, а уж тем более в области, не попрёт. Он ведь видел

Катеньку, не один раз видел, следил за ней в полглаза. Всегда чистенькая и одета

хорошо, кофточки на ней, сапожки... выходит, Люда в очередной раз недоедает,

лишь бы дать что-то дочери... А может, отдаёт кто вещи для девочки? И ведь не

узнаешь, упрётся, как ослица, и будет молчать, слова от неё не добьёшься, хоть

убивай её. Деньги не возьмёт, хоть в карманы их засовывай, хоть в рот - выплюнет

и дальше пойдёт. Он дождался Людочку после работы и, бубнящую, заставил сесть

в машину, чтобы расспросить подробно. Что-то он знал от Богдана, тот держал его в

курсе основных событий её жизни. Несмотря ни на что, Люда и Богдан продолжали

общаться, кто знает, почему. Знала ли Люда, что друг докладывает о её жизни, если

и было там что докладывать. Это перед Брониславом была закрыта дверь и право

на откровения. Всё закрутилось снова, только с новой силой, в троекратном

размере. В этот раз Боря не стал смотреть на возражения Люды, он прижал её,

заставил, отметая любой её аргумент, заставляя с ним соглашаться. На взгляд

Бронислава, всё было просто: побегали, хватит, дети уже того и гляди под венец

пойдут, пора бы уже успокоиться и жить вместе. На взгляд Люды, всегда

находилось тысячи причин, почему нет, начиная с банального «неудобно»,

заканчивая тем, скольких женщин он перебрал в своей жизни, а она не собирается

быть одной из них, да и Катюшке это не к чему. Бронислав орал, как безумной, и

раскидывал вещи по квартире, где они встречались, конечно, тайно, а как иначе с

этой ослицей?! Он кричал, требовал и сломал новый шкаф со злости, смотря на

Людочку, пока она не согласилась, с тысячей и одним условием, но согласилась.

Потом Бронислав снова знакомился с Катюшкой - улыбчивой, доброй девочкой, она

так восхищалась нехитрыми подарками, что он дарил, так льнула к нему в поисках

взрослого тепла, что он бы не отпустил от себя Люду, даже если бы пришлось её

связать. Любовь к женщине ничто по сравнению с любовью к ребёнку, так уж был

устроен Боря. Связывать не пришлось, пришлось завязать с бабами и пьяными

банями по пятницам, стать верным, приходить вовремя домой и научиться заново

готовить, помогать с уборкой и смириться с тем, что не только Катенька, но и

Марик, семнадцатилетний пацан - ребёнок. Всё это было сущей ерундой, которая

вызывала только улыбку и, изредка, раздражение, потому что Людочка так и

оставалась упрямой, как дурная ослица. Но это была его любимая ослица, в том,

что Бронислав любит эту безумную и, скорей всего, глупую женщину, у него не

было никаких сомнений. Из тысячи женщин, молодых, сочных, на всё готовых и

податливых, он выбрал только одну, и это был осознанный выбор. Как и

впоследствии, в выборе между Людой и детьми - он выбрал детей. Катеринке бы

туго пришлось, дай делу об изнасиловании ход, Бронислав бы не позволил осудить

Марика, а значит, на закланье пошла бы Катенька. Если для этого нужно расстаться

с Людой - так тому и быть. Пошло всё к чёрту, он большую часть жизни жил один,

без неё, и ещё столько же проживёт. Но его дети не станут играть в ослиные игры.

Таков итог семейной жизни. Выпил литра полтора односолодового виски, утром

думал, что печень откажет, и через пару недель привёл в дом женщину, отравляя