Укатанагон и Клязьма

…и вдруг разом всё исчезло. Его трясло, и трясло, и трясло… и в этой тряске плоть его и боль его отваливались и пропадали… опять становилась видна панорама звёзд и Земля с её легкой проницаемостью во всех направлениях… и снова побежало время – и прошло время… и в наступившем прохладном покое разговор возник сам собой… из ничего и сам собой… если этот плывущий транс можно назвать разговором… а как это назвать при отсутствия тела, пальцев, языка и прочей человеческой амуниции… при отсутствии слов, которые рождались где-то отдельно и не для него… Поток образов, идущий от Арифьи-о-Гериты, отзывался в нем ливнями различных реакций, воспоминаний, чувствами, мыслями, звуками, музыкой, ассоциациями, картинками и словами – и всё это вырастало в разные стороны, искало и встречалось, и собиралось вокруг центра, тянулось друг от друга и друг к другу, обретало связи и сочетания, пока не сомкнулось наверху, образовав огромное яйцо. Вокруг него, центрального, на разных расстояниях появилось ещё несколько просторных оболочек – это и было то, что Арифья-о-Герита называла взаимодействием…

На этом заканчиваю с автобиографией К. Картушева.

Глава 3

Небытие определяет сознание.

Вначале никакое утверждение не может прозвучать убедительно: читатель душой и телом пребывает в собственной жизни, сиюминутном настроении и привычном недоверии, и не может мгновенно устремиться в историю, возникающую из пустоты. Правда – это худшее с чего можно начать, она хороша для финала детектива, а по природе своей она, скорее, принадлежность школьного учебника: на летних каникулах уже забыта, а в следующем классе уже другая. Только неуклонное, шаг за шагом, движение, разумная постепенность убеждают в честности и надёжности постройки, войти и обжиться в которой предлагает автор. Поэтому так уместно Предисловие, написанное признанным Авторитетом и искусным Мастером Ступенек, умеющим в трудной начальной позиции, прямо на земле, соорудить крыльцо из собственного материала и подняться на него вместе с читателем, чтобы там распахнуть дверь и, положив руку читателя на поручень, то есть верёвочку, сплетённую автором, благословить его на путешествие в таинственной полутьме к предполагаемому светлому выходу. К сожалению, в данном случае не нашлось такого Авторитета, да и предстоящее читателю движение не может быть удержано внутри какой-либо привычной постройки, не говоря уже про светлый выход. Поэтому автобиография К. Картушева служит нам таким крыльцом – и мы уже стоим на нём, входная дверь распахнута, верёвочка протянута. Вперёд, друзья мои, держитесь за неё, сплетённую из двух линий.

Первую Линию составляют записи Дневника Арифьи-о-Гериты. При назывании нового имени правильно было бы уточнить, о ком идет речь, но отложим немного эту необходимость и, может быть, пояснения не потребуются. Записи этого Дневника приводятся хоть и с разрывами во времени, но последовательно, формируя таким образом крупный временной хребет. Замечу, что записи эти не относятся к литературному жанру автобиографической прозы, они – что-то типа рабочих записей.

Вторую Линию составляет последовательность отдельных историй, происходивших с разными персонажами в разное время. Историй этих в разных изданиях этой книги будет от шести до десяти, хотя, конечно, могло быть и больше. Между ними тоже довольно большие расстояния, но не такие огромные, как между записями Дневника Арифьи-о-Гериты. И две эти линии – линия Дневника и линия историй – переплетаются самым простецким образом.