Ли понимающе кивнул, ухватил меня за рукав и потянул к проезжей части. Метрах в двух затормозило такси, как будто нас уже ждали. Ли открыл мне дверь. Я все еще ждала, что он объявит наше приключение шуткой и рассмеется. Или что такси поедет в сторону Бейсуотера. Ничего подобного не случилось. Такси привезло нас на Бромтон-Роуд и остановилось перед ярко освещенным магазином.
Ли протянул таксисту купюру и произнес фразу Джеймса Бонда «Сдачи не надо». Я хотела было уже заметить, что оплата, кажется, слишком уж щедра, но увидела вывеску и замерла.
Йон Джордж, эксклюзивный кутюрье из Гамбурга, сам лично стоял в дверях своего бутика и встречал нас.
— Ли! Наконец-то! Сто лет тебя не видел! — Он обнял моего спутника, как обнял бы своего брата после долгой разлуки. — У меня тут три костюма лично для тебя, сам шил.
— Спасибо, Йон, я твой должник. Вот моя подруга. Одень ее во что-нибудь такое, чтобы Ричард Косгроув пал к ее ногам.
Оба обратили на меня свой взгляд, один ухмылялся, другой глядел крайне скептически. Я вдруг ощутила каждый свой лишний грамм, каждую складку, каждую припухлость.
— Хм, посмотрим, — проговорил модельер, — попробуем зеленый или синий. Да, скорее синий. Подчеркнет цвет глаз. Есть у меня одно платье.
Я не успела опомниться, как меня уже затолкали в кабинку и велели разоблачиться. Кабинка была размером с социальную квартиру в Саутворке. Две тощие, как веретено, ассистентки, не спрашивая разрешения, вошли ко мне и протянули несколько вариантов весьма смелого женского белья, увидев которое моя мать, конечно, упала бы в обморок. Этих же двух ничего не смущало: совершенно бесстрастно, со знанием дела они молча и быстро помогли мне надеть на себя всю эту кружевную провокацию.
— Слушай, Ли, — услышала я за занавеской голос кутюрье, — кто будет делать ей прическу и макияж? Хм, ладно. Беру на себя.
Он куда-то позвонил, и спустя пять минут дверь магазина открылась.
— Где она? — спросил голос с очень явным французским акцентом.
— Эй, здесь не курят, — послышалось сердитое восклицание Йона, — ты мне испортишь все дорогие ткани.
Занавеска снова отодвинулась в сторону, и в кабинке появилась миниатюрная тощая женщина, у которой на голове дыбом стояли рыжие волосы.
— Ханжа немецкий, — пробормотала она.
Тут она заметила меня, и глаза у нее загорелись.
— Ага! Ну наконец-то! Наконец-то индивидуальность!
Она выгнала обеих «вешалок», втиснула меня в кресло и стала рассматривать мои волосы.
— Так-так… сделаем вот так, а это вот сюда… Момент! Ну, и что я могу с этим сделать? Йон!
Я испуганно вздрогнула, но женщина тут же успокаивающе погладила меня по плечу:
— Ну-ну, ангелочек, не пугайся, это не твоя вина. Йон!
Между занавесками появилась голова модельера.
— Она
Однако она сотворила чудо.
Минут через двадцать в магазин прибыл мужчина лет тридцати с такой же чудной прической, как и у дамы, и с таким же фантастическим макияжем.
— Готово, ангелочек, — объявила экстравагантная парикмахерша все еще непонятной национальности. —
Эдди на эти слова вообще не отреагировал. Он достал свой чемоданчик. Неужели действительно необходимо столько разных теней для глаз? Одного только коричневого я насчитала не меньше десяти тонов. Визажист приступил к моему образу. Он начал накладывать тон. Мадам «Что-я-могу-с-этим-сделать» стояла рядом и критически комментировала каждое движение Эдди. Он же с самого начала хранил молчание, даже не поздоровался ни с кем. Только когда женщина попыталась закурить, полагая, что Йон не заметит этого из-за занавески, Эдди наконец открыл рот и заявил:
— Не стоит, Фло. Я не буду тебя покрывать.
Фло тихо выругалась по-французски, на что Эдди коротко бросил:
— Я понимаю французский, Фло. Не ты одна долго жила в Париже.
Она промолчала. Мне стало ясно, что она американка, а французский акцент — часть имиджа.
— Вы готовы? — Йон снова заглянул в кабинку.
Эдди молча повернул мое кресло к хозяину магазина.
— Черт возьми! — воскликнул Джордж, делая о-о-о-о-чень впечатленный вид.
— Ли! Ты снова угадал! У тебя чутье! Иди посмотри. — Он торжественно отдернул занавеску.
Ли был облачен в костюм антрацитового цвета, идеально причесан и выглядел, как всегда, страшно сексапильно. Ни галстука, ни бабочки на нем не было. Верхние пуговицы серой рубашки были расстегнуты. Рубашка подчеркивала атлетический торс, пожалуй, даже лучше, чем у Ричарда Косгроува.
Когда он меня увидел, глаза его округлились и стали огромными, как блюдца.
— Фей… — выдохнул он и умолк, как будто онемел.