Ухищрения и вожделения

— В каждом из реакторов находится двадцать шесть тысяч четыреста восемьдесят восемь топливных элементов; заряжаются реакторы специальными машинами с периодичностью в пять или десять лет. Такая машина имеет в высоту примерно семь с половиной метров и весит около ста пятнадцати тонн. Она вмещает четырнадцать топливных элементов плюс все остальные необходимые для загрузки реактора компоненты. Резервуар высокого давления надежно экранирован: чугун и специально обработанное дерево. То, что вы видите наверху машины, — устройство для подъема топливных элементов. Имеется также стыковочное устройство, которое подсоединяет машину к реактору, и, кроме того, над подающим устройством есть телевизионная камера: она позволяет наблюдать за операцией.

Лессингэм умолк, и, взглянув на него, Дэлглиш увидел, что руки его, сжавшие поручни, дрожат. Ни один из них не произнес ни слова. Приступ длился не долее десяти секунд. Потом Лессингэм сказал:

— Шок — весьма странный феномен. После самоубийства Тоби мне много недель снилось, как он падает. Потом это неожиданно прекратилось. Я думал, что смогу смотреть вниз на шихтовый настил реакторного зала и не видеть снова и снова одно и то же. В большинстве случаев мне это удается. В конце концов, я ведь здесь работаю, здесь мое место. Но сон иногда возвращается, а иногда — вот как сейчас — я вижу, как он лежит там, внизу, так ясно, что можно подумать, я страдаю галлюцинациями.

Дэлглиш понимал: что бы он ни сказал сейчас, все будет пустой банальностью. А Лессингэм продолжал:

— Я первым подбежал к нему. Он лежал ничком, но я не мог его перевернуть. Не мог заставить себя к нему прикоснуться. Да это и не нужно было. Я знал, что он мертв. Он казался таким маленьким, обмякшим, словно тряпичная кукла. Я ясно видел только этих идиотских желтых пчел на пятках его кроссовок. Господи, как я рад был от них наконец отделаться, от этих кроссовок чертовых.

Значит, Гледхилл был без спецодежды. Решение покончить с собой не было абсолютно спонтанным.

— Он, по-видимому, был хорошим верхолазом, — сказал Дэлглиш.

— О, это он здорово умел. Впрочем, это был не самый главный из его талантов.

А затем Лессингэм продолжил описание реактора и процедуры загрузки нового топлива в сердечник. Голос его почти не изменился. Через пять минут к ним снова присоединился Алекс Мэар. Когда, завершив обход станции, они возвращались в его кабинет, Мэар неожиданно спросил:

— Вы слыхали о Ричарде Фейнмане?

— Это американский физик? Я видел телевизионную передачу о нем, несколько месяцев тому назад. Если бы не это, его имя мне ничего не сказало бы.

— Фейнман говорил: «Истина гораздо чудеснее и непостижимее, чем могли представить себе художники прошлого. Почему поэты сегодняшнего дня не говорят об этом?» Вы поэт, но эта станция, энергия, которую она генерирует, красота инженерного замысла, сама воплощенная мощь — все это вас совершенно не интересует, не правда ли? Вас лично и других поэтов?

— Меня это интересует. Но это вовсе не значит, что я могу писать об этом стихи.

— Нет, конечно. Ваши темы гораздо более предсказуемы, вы согласны? Как это у вас?

Процентов двадцать Богу и святым,
Природе столько ж и ее созданьям,
Все остальное посвящу стенаньям
Несчастных душ, взыскующих святынь.

— Процент, уделяемый Богу и святым, конечно, маловат, — ответил Дэлглиш, — но я мог бы согласиться с вами и в том, что святыни захватили гораздо больше, чем им положено.

— Ну а этот несчастный, Свистун из Норфолка? Следует, видимо, предположить, что и он не умещается в стихи?

— Он — человек. Одно это уже делает его достойным сюжетом поэзии.

— Но вы сами этот сюжет не избрали бы?

Дэлглиш мог бы ответить, что не поэт избирает сюжеты — сюжеты сами его избирают. Но одной из причин его побега в Норфолк было желание уйти от дискуссий о поэзии. И даже если бы ему нравилось разговаривать о собственном творчестве, то никак не с Алексом Мэаром. Тем не менее его самого удивило, что вопросы Алекса не были ему тогда так уж неприятны. Мэар был человеком, не вызывавшим симпатии, но не испытывать к нему уважения было невозможно. И если это он убил Хилари Робартс, Рикардсу предстояла схватка с грозным противником.

Выгребая остатки пепла из камина, он вдруг с необычайной ясностью вспомнил, как стоял вместе с Лессингэмом, глядя вниз, на темное шихтовое покрытие реактора, где бесшумно совершала свою работу мощная и таинственная сила. И подумал, сколько времени понадобится Рикардсу, чтобы задаться вопросом, а почему, собственно, убийца выбрал именно эту пару обуви, а не другую?

Глава 5