Ухищрения и вожделения

Она чуть было не крикнула: «Вы не должны им больше пользоваться! Не трогайте его, Элис!» Вместо этого она заставила себя продолжать, пытаясь сдержать дрожь в голосе, пытаясь не молить о понимании, о том, чтобы ее разуверяли.

— А на следующее утро, когда вы позвонили и сообщили, что Хилари умерла, я ничего не сказала о своем посещении. Я не знала, чему верить. Я вовсе вас не подозревала: это было для меня совершенно невозможно. Это и сейчас невозможно. Но мне нужно было время, чтобы все обдумать. Только ближе к полудню я смогла пойти к вам.

— И вы обнаружили, что у меня — главный инспектор Рикардс, и услышали, как я ему солгала. И увидели нож на своем месте, в наборе. Но вы ничего тогда не сказали и потом ни с кем не говорили, даже с Адамом Дэлглишем, я полагаю.

Это был хорошо рассчитанный выпад. Мэг ответила:

— Я ничего никому не говорила. Как я могла? Не поговорив с вами? Я понимала, что у вас, вероятно, была основательная, с вашей точки зрения, причина солгать.

— А потом постепенно, скорее всего против своей воли, вы начали подозревать, что это могла быть за причина?

— Я не думала, что это вы убили Хилари. Это фантастика, это звучит невероятно, даже произносить эти слова абсурдно, немыслимо даже представить себе, что вас можно заподозрить. Но ножа не было на месте, и вас не было дома. И вы солгали, а я не могла понять почему. И до сих пор не понимаю. И все думаю: кого вы хотите оградить? А порой — простите меня, Элис! — порой я думаю, может, вы были там, когда он убил ее? Стояли на страже, наблюдали, может быть, даже помогли ему отрезать волосы.

Элис сидела так неподвижно, что ее руки с длинными пальцами, спокойно лежавшие на коленях, складки безрукавки — все могло быть высечено из камня. Она сказала:

— Я никому не помогала. И никто не помогал мне. Там на берегу были только двое: Хилари Робартс и я. Я сама задумала все это. И сделала это сама. Одна.

Несколько мгновений они сидели молча. Мэг пронизывал страшный холод. Она слышала, что сказала Элис, и знала, что та сказала правду. Может быть, она уже давно это знала? Голова пухла от мыслей: «Мне больше никогда не придется сидеть вместе с ней на этой кухне. Никогда больше не наслаждаться чувством покоя и защищенности, которые я обретала здесь, в этой комнате». И вдруг к ней пришло совершенно неуместное сейчас воспоминание: она тихо сидит в этом же кресле и наблюдает, как Элис готовит песочное тесто для пирога с яблоками, просеивает муку на мраморную доску, добавляет кусочки размягченного масла, вбивает яйцо; ее длинные пальцы подгребают муку, осторожно разминают тесто, легко скатывают его в блестящий шар.

— Это ваши руки, — сказала Мэг. — Ваши руки затянули пояс вокруг ее горла. Ваши руки обрезали волосы, ваши руки вырезали это «L» у нее на лбу. Вы сами задумали это. И сами это сделали. Одна.

— На это нужно было решиться, — ответила Элис. — Это требовало мужества, но гораздо меньше, чем можно было бы ожидать. И умерла она очень быстро и очень легко. Будет большой удачей, если мы уйдем, испытав так же мало боли. Она даже не успела испугаться. Ее смерть была много легче, чем то, на что может надеяться каждый из нас. А то, что за этим последовало, уже не имело значения. Во всяком случае, для нее. Да и для меня тоже не очень. Она была мертва. Это ведь то, что мы творим с живыми, требует сильных переживаний, мужества, ненависти и любви.

Она замолчала, потом продолжила:

— В вашем стремлении доказать, что я — убийца, не следует путать подозрения с доказательствами. Ничего этого доказать вы не сможете. Ну хорошо. Вы говорите: ножа не было на месте. Но ведь это только ваше свидетельство против моего. А если его и правда не было на месте, я могу сказать, что вышла прогуляться по мысу, а убийца воспользовался представившейся возможностью.

— А потом вернул нож на место? Да он и не знал бы, что тут есть нож.

— Наверняка знал бы. Всем известно, что я — профессиональный кулинар. А у кулинара должны быть острые ножи. И почему бы ему не вернуть нож на место?

— Да как бы он вошел? Дверь ведь была заперта.

— Это вы говорите. А я скажу, что оставила ее незапертой. Жители мыса все так и делают.

Мэг очень хотелось крикнуть ей: «Не надо, Элис! Не надо придумывать новую ложь. Пусть между нами останется хотя бы эта правда». Но она лишь спросила:

— А портрет, разбитое окно — это тоже вы?

— Конечно.

— Но зачем? Зачем было так усложнять?

— Потому что это было необходимо. Пока я ждала, когда Хилари выйдет из воды, я заметила Терезу Блэйни. Она вдруг появилась на самом краю обрыва. Постояла там меньше минуты и исчезла. Но я ее видела. Луна светила ярко, обознаться было невозможно.

— Но если она вас не видела, если ее не было там, когда вы… когда Хилари умерла…