Ухищрения и вожделения

На более высокой части берега, там, где галька сменилась полосой мелкого, словно пудра, песка, Дэлглиш увидел, что кто-то здесь до него уже побывал: по левую руку от него шел двойной след босых ног. Это, конечно, следы Хилари Робартс. Она, должно быть, по своему обыкновению, приходила сюда вечером плавать. Подсознательно он отметил, что следы очень четкие. Она, видимо, была здесь часа полтора назад, но в этот безветренный вечер отпечатки ступней на сухом песке оставались такими четкими, как будто она только что по нему прошла. Прямо перед Дэлглишем лежала тропа, уводившая из лунного света в глубокую тень соснового бора. Да и ночь вдруг стала темнее. Низкая черно-синяя туча на мгновение закрыла луну, ее рваные края серебрились от лунных лучей. Он включил фонарик и повел лучом вдоль тропы. В пятне света, слева от тропы мелькнуло что-то белое — похоже, лист газеты, носовой платок, а может, брошенный кем-то бумажный пакет. Не испытывая ничего, кроме легкого любопытства, Дэлглиш шагнул в сторону от тропы — посмотреть, что это такое. И тут увидел ее. Ее искаженное лицо, казалось, бросилось ему навстречу и, как в кошмарном сне, словно повисло в свете электрического фонарика. Не в силах отвести взгляда, застыв на секунду, словно в трансе, Дэлглиш не верил своим глазам, узнавая и ужасаясь одновременно. Сплавленные воедино в краткое мгновение, эти чувства сотрясли все его существо, заставив замереть сердце. Хилари лежала на примятом тростнике в неглубокой впадине, которую и впадиной трудно было назвать, но все же достаточно глубокой, чтобы росшая по краям трава скрывала лежащее там тело: заметить его можно было, лишь подойдя вплотную. Справа от Хилари, одним концом под ней, лежало смятое пляжное полотенце в красную и синюю полоску, а повыше его — аккуратно поставленные бок о бок кожаные сандалии и — рядом — электрический фонарь. Тут же — тщательно сложенная одежда, похоже, тренировочный костюм, синий с белым. Должно быть, край этого костюма и попался на глаза Дэлглишу. Хилари лежала на спине, головой в его сторону, незрячие глаза подняты вверх, будто обращены к нему в последней, немой мольбе о помощи. Пучок волос был засунут под верхнюю губу, обнажив зубы: похоже было на угрожающе оскалившегося кролика. К щеке прилип черный волосок, и Адам едва поборол настоятельное желание опуститься на колени, чтобы его снять. На ней были только трусики от черного бикини, стянутые вниз, они обнажали бедра. Адам мог ясно видеть, откуда срезаны волосы. Буква «L», точно посередине лба. казалось, была вырезана с великим тщанием, две тонкие линии сходились углом просто идеально. Груди, с темными овалами вокруг острых сосков, опали и расплылись, их кожа казалась молочно-белой по сравнению с загорелыми плечами и руками; меж грудями лежал металлический, в форме ключа, медальон на кожаном шнуре. И пока Дэлглиш смотрел вниз, на Хилари, медленно проводя лучом фонаря от головы к ногам и обратно, ушла туча, открыв лунный лик, и он увидел ее всю, все распростертое перед ним нагое тело, бледное и бескровное, словно выбеленный луной песок; увидел ясно, как при свете дня.

Дэлглиш был человеком закаленным: не многие проявления человеческой жестокости, насилия, безнадежного отчаяния остались незнакомы его опытному глазу. Правда, он никогда не мог с холодным безразличием взирать на тело очередной жертвы насилия — был для этого слишком чутким и впечатлительным, но только в одном случае, в самый последний раз, эта его впечатлительность заставила его испытать нечто большее, чем минутное беспокойство. А ведь о Поле Бероуне его предупредили заранее. Сегодня же впервые в жизни он чуть ли не споткнулся о тело убитой. Глядя на мертвую Хилари, он подумал о том, как разнятся реакции эксперта, вызванного на место преступления, знающего, чего следует ожидать, и человека, вот так, неожиданно, увидевшего жертву убийства. И он сам был удивлен не только тем, что ему интересно анализировать отличие этих реакций, но и собственной отстраненностью, допускающей столь трезвый анализ. Опустившись на колени, он коснулся рукой ее бедра. Оно было холодным как лед и упругим, словно туго надутый резиновый мяч. Если надавить, обязательно останутся следы пальцев. Дэлглиш слегка провел пальцами по волосам — они были еще влажными у корней, но концы уже высохли. Поздний вечер был не по-сентябрьски теплым. Адам взглянул на часы — 10.33. Он вспомнил — ему ведь говорили, правда, он не помнил, когда и кто именно, — что у Хилари вошло в обычай каждый вечер выходить плавать чуть позже девяти. Физические признаки подтверждали то, что он и предположил с самого начала — она умерла не более двух часов тому назад.