Уход в лес

Напротив, если страх призывают к диалогу, то человек получает право голоса наравне с ним. При этом также отпадает представление о том, что ты окружен. Кроме автоматического все еще будет очевидно другое решение. Это значит, что есть два пути, или, другими словами, свободное решение восстановлено.

Даже если и принять наихудший случай гибели, то все равно остается различие как между светом и мраком. Здесь поднимается путь в высокие царства, к жертвенной смерти или к судьбе того, кто погибает с оружием; там он опускается в низины лагерей рабов и боен, в которых примитивные убийственно объединяются с техникой. Там нет судьбы, а есть только больше цифр. Но есть ли у него судьба, или же его воспринимают только как цифру: вот решение, которое сегодня навязывается каждому, все же, он должен принимать это решение только сам. Сегодня отдельный человек точно так же суверенен, как в любом другом отрезке истории, вероятно, даже сильнее. А именно, в той самой мере, в которой коллективные силы завоевывают себе пространство, отдельный человек выделится из старых, развившихся союзов и будет стоять за самого себя. Теперь он будет противником левиафана, даже его победителем, укротителем.

Мы хотели бы еще раз вернуться к картине выборов. Выборный процесс, как мы его видели, стал автоматическим публичным выступлением, которое определяет организатор. Отдельного человеку могут принудить — и принуждают — участвовать в нем. Он должен только знать, что все позиции, которые он может занять в пределах этого поля, в равной мере ничтожны. Нет никакой разницы, двигается ли дичь между красными флажками на том или на этом месте.

Место свободы это совсем не то, что простая оппозиция, также и не то, чего он мог бы добиться бегством. Мы назвали это место лесом. Там есть другие средства, помимо того «нет», которое ставят в предусмотренный для этого кружок или квадратик. Мы видели, конечно, что при том положении, до которого дела дошли, вероятно, только один из ста способен на уход в лес. Однако речь идет не о числовых соотношениях. При пожаре в театре хватает одной ясной головы, одного сильного сердца, чтобы заставить утихнуть панику у тысячи человек, которые поддались животному страху и могут в бегстве затоптать друг друга.

Если здесь говорится об одиночке, то под этим подразумевается человек, причем без того привкуса, который приобрело это слово за два последних века. Здесь имеется в виду свободный человек, такой же, как его создал Бог. Этот человек — это не исключение, он не представляет собой элиту. Он скорее скрывается в каждом, и различия проистекают только из степени, до которой одиночка в состоянии воплотить переданную ему свободу. Для этого ему нужно помочь — как мыслящий, как знающий, как друг, как любящий.

Также можно сказать, что человек спит в лесу. В тот момент, когда он, просыпаясь, осознает свою силу, порядок снова восстановлен. Более высокий ритм истории можно вообще объяснить тем, что человек периодически открывает себя заново. Всегда есть силы, которые хотят натянуть на него маску, то тотемистические, то магические, то технические. Тогда растет неподвижность и с нею страх. Искусства каменеют, догма становится абсолютной.

Однако с самых ранних времен повторяется спектакль, что человек снимает маску, и веселье следует за ним, ибо оно — отражение свободы.

Из-за очарования сильных оптических обманов стало привычно рассматривать человека по сравнению с его машинами и аппаратами как песчинку. Но аппараты были и остаются, тем не менее, кулисами низшего воображения. Человек произвел их и может прекратить их работу или придать им новое содержание. Оковы техники можно сломать, причем сделать это может именно отдельный человек.

15

Осталось еще указать на возможность одной ошибки — имеется в виду доверие к чистому воображению. При этом можно допустить, что оно ведет к духовной победе. Между тем, это не может определяться основанием школ йоги. Оно представляется не только многочисленным сектам, но и определенному типу христианского нигилизма, который обесценивает дело. Тем не менее, нельзя ограничиваться тем, чтобы на верхнем этаже познавать истину и добро, в то время как в подвале с ближних сдирают шкуру. Этого нельзя делать и тогда, если в духовном плане находишься не только в безопасной, но и в превосходящей позиции, а именно потому, что неслыханное страдание миллионов порабощенных вопиет к небу. В воздухе все еще ощущается запах живодерен. Вокруг таких вещей жульничать нельзя.

Поэтому нам не дано пребывать в воображении, хотя оно и дает основную силу действиям. Борьбе за власть предшествуют сглаживание картин и падение картин. Это причина, по которой мы зависим от поэтов. Они начинают свержение, и свержение тиранов тоже. Воображение и вместе с ним пение относятся к уходу в лес.