Уход в затемнение

Выдержав паузу, голос из-за двери произнес:

– Он спит… Разбудить?

Приятель прыснул от смеха.

Позже, когда призывник, будучи действительно разбуженным, красным и немного опухшим, расписывался в получении, Николай увидел, что неверно прочитал его фамилию. "К. Тулин" – значилось в списке.

Но после этого случая приятель прозвал Николая "ктулхом", и, как водится, по-приятельски рассказал об этом прозвище всем знакомым.

Николай рассказал еще множество историй, связанных с прозвищами, Надежда смеялась, но в уме считала их. Ей казалось, что все эти люди, окружавшие и окружающие Николая, так плохо знают его, так плоско о нем судят, что даже прозвища противоречат друг другу. Но сама находила в них те или иные черты характера Николая, внутренне соглашаясь с прозвищем, и, одновременно, ей хотелось сказать всем этим людям: "Погодите! Это же далеко не все!". А так как этих людей рядом не было, Надя лишь смеялась и считала.

Сто сорок восемь.

Столько прозвищ было у Николая к неполным тридцати годам.

Николай перепрыгнул растущие в клумбе цветы и, приземлившись на цементное подножие пьедестала, принял ту же позу, что и изображенный поэт:

– Здесь каждый камень Кубышкина знает, – продекламировал он нарочитым басом.

Надя захихикала.

Статуя шевельнулась. Поэт присел на постаменте и отведенной рукой залепил Николаю подзатыльник. Затем поэт принял прежнюю позу и замер, будто ничего не было. Николай потер ушибленный затылок и удивленно посмотрел на памятник.

В этот момент девушке в руки прыгнул рыжий котенок. Надя посмотрела на его мордочку, почесала за ушками. Котенок прикрывал глаза, ему нравилось то, что с ним делают. – Ты, похоже, ничейный, – сказала Надя. – Будешь жить у меня. Назову тебя Мартокотом.

– Но ведь сейчас не март, – заметил Николай.

Надя погладила котенка по голове. Тот замурчал.

– Не март, – согласилась она. – Но в октябре будет не до кличек.

И в этот самый момент на город обрушился сильный ливень.

Николай выпрыгнул из клумбы, схватил Надежду за руку, другой она прижала котенка к себе, и они побежали.

Дождь стоял стеной. Тяжелые капли еще до приближения к земле сливались в единую плотную стену, и эта водяная стена падала вниз.

Зеленое платье, как папиросная бумага, намокло в один миг и прилипло. Николай смеялся и бежал, не выпуская ее руки. Мартокот, как умел, пищал и походил на мягкую игрушку после стирки.

У какого-то здания толпились люди. Дождь вынудил их прижаться к стенам дома, они прижимались, но не уходили.

Пробегая мимо, Николай заметил надпись над входом: "Планетарий". Рядом, но ниже красовалась еще одна: "На сегодня билетов нет".

Пара неслась по улицам наперегонки с ручьями в ливневых системах. Ливневки не справлялись. Вокруг все больше и больше росли городские озерца. Троллейбусы погружались колесами в лужи, выхлестывая часть воды на тротуар. Через секунду вода сбегала обратно.

Троица юркнула в первое попавшееся кафе.

Пока Надя выжимала волосы, а Мартокот пытался вылизать с себя всю воду, Николай оглядел помещение. Стены цвета пены капучино, черно-белые, набившие оскомину фотографии – от ночного Нью-Йорка и Манхэттенского моста до Мерилин Монро и Одри Хепберн. Зубы, глаза и ожерелья женщин отражали свет фотовспышек когда-то знаменитых, а ныне забытых фотографов.

– Здесь, похоже, невкусно кормят, но и недорого. Давай попробуем десерт и чай, – предложил мужчина.

– Тем не менее, тут нет дождя, – улыбнулась девушка.

Они сели за один из угловых столиков. Надя посадила котенка на колени. Откуда ни возьмись вспыхнул официант и положил перед ними два экземпляра меню.

Через пару минут появились две широкие тарелки, по краям которых, друг напротив друга, были изображены по два фаэтона. По кайме тарелок над и под фаэтонами, сверху и снизу, было дважды выведено "Площадь Свободы". Между рисунками автомобилей располагались аккуратно выложенные поваром шестнадцать освобожденных от косточек вяленых в сахаре чернослива.

К блюду принесли по два глиняных горшочка, в одном из которых был сырный соус, а в другом – горячее сухое вино. Полагалось брать чернослив на вилку, окунать его в соус, затем наполовину погружать в вино. Вино скатывалось с соуса, и приходилось на секунду приземлять чернослив на тарелку, чтобы дать стечь лишним каплям. Потом десерт естественным образом погружался в рот и пережевывался.

– Чудесно, – сказал Николай официанту. – А как это называется?

– Вы просили наше фирменное блюдо, – ответил официант. – Оно называется "Тифлисское фондю".

Когда с фондю было покончено, оказалось, что вся площадь Свободы забрызгана вином, будто кровью.

Расплатившись, Николай с улыбкой спросил Надю:

– Высохла? Идем?

Девушка кивнула. Но в этот момент к их столику подошел грузный человек с черными вьющимися усами. Он положил руку на плечо Николая и густым басом осведомился, понравилось ли блюдо, рецепт которого придумал он сам.

Николай одобрительно кивнул несколько раз и улыбнулся.

– Это превосходно, господин повар!

– Как Вас зовут?! – спросил усач.

– Мою девушку зовут Надеждой, наш рыжий друг – Мартокот, а сам я – Николай.