Уход в затемнение

– Николай, – задумчиво произнес повар. – Что ж! А я – Спиридон! Вы если вдруг как-нибудь, когда-нибудь захотите иметь личного повара, я к вашим услугам.

– Это очень странно, Спиридон, – сказала Надежда, – что Вы предлагаете свои услуги людям, которых совсем не знаете. Вас тут обижают, что ли?

Спиридон расхохотался и замахал рукой, как бы отгоняя это предположение, будто назойливую муху.

– Никто меня не обижает, – пробасил он, успокоившись. – Это, если хотите, вклад в будущее.

– Вклад?

– Угу. Мне тут цыганка нагадала, что если меня поваром на службу возьмет какой-нибудь человек, то внук мой станет президентом.

Надежда прыснула, прикрыв ладонью рот. Спиридон широко улыбнулся, услышав ее смех. – Уважаемый Спиридон, так тож цыгане! Они Вам и не того понарасскажут. – Но ведь вероятность есть? – спросил повар Николая.

Николай на секунду задумался, и с твердой серьезностью, ответил.

– А ведь, правда! Возможность есть, и еще какая! По сути, любая кухарка может управлять государством! Ну а внук шеф-повара – тем более!

Мартокот приподнял с колен Надежды мордочку и, встретившись с Николаем глазами, подмигнул ему.

Спиридон продемонстрировал Надежде толстый указательный палец, оттопыренный к потолку и шепнул "Вот!".

Водитель автобуса, казалось, зазевался и нажал педаль тормоза в последний момент. Автобус тряхнуло. Динамики сообщили, что этот остановочный пункт – не что иное, как "Забалканский проспект". Двери открылись, в них влезла какаято бабка с двумя сумками. Отдуваясь, она плюхнулась на сидение возле дверей автобуса, выставив груз в проход.

Вынув откуда-то изнутри себя красные корочки, бабка распахнула их в направлении кабины, произнеся притом слегка надменное "О! Смотри-ка!".

Двери закрылись, и автобус покатил дальше.

Бабка убрала корочки обратно и вылупилась в окно.

Случилось так, что Николай и в самом деле пригласил к себе Спиридона в качестве повара. То был тридцатипятилетний юбилей Николая. Хотелось удивить гостей блюдами, о которых они не знали, и которых, естественно, попробовать раньше не могли. При всем этом, решил Николай, блюда должны быть вкусными, даже изысканными.

И тогда именинник вспомнил того необычного повара, что угощал его и Надежду удивительным десертом. Тут же отыскалась визитка Спиридона.

Николай набрал номер, и стал считать гудки.

На четвертом кто-то снял трубку.

– Алло, – это был тот самый басовитый голос. – Здравствуйте, Спиридон! Я хотел бы нанять Вас поваром на свой юбилей.

– С большим удовольствием! – ответил повар. – Когда и что нужно? Ну и на сколько персон, разумеется?

– Приезжайте ко мне, Спиридон! Тут все и обсудим!

Повар согласился. Через полчаса он уже сидел напротив Николая и внимательно слушал.

В итоге, меню было составлено.

У Николая сверкали глаза.

– А где Надя? – спросил повар, припомнив чуткую звонко смеющуюся девушку.

Николай вздохнул. Рука его застыла в воздухе, будто он хотел ей взмахнуть, но не стал.

– Она уехала в Берлин, – сказал он.

– По делам?

– Да. Помогает Сорокину адаптировать Льва Толстова для германцев так, чтобы им тоже понравилось.

– Тоже? – спросил Спиридон. – Они ж его и без того любят!

– "Тоже" – это настолько же сильно, как и Сорокину, – шепнул Николай.

– Ясно, – ответил Спиридон и крепко задумался.

Следующая сцена случилась в желто-коричневых тонах, будто кто-то решил раскрасить старый фильм, используя лишь диафрагму объектива цвета меда.

Словно глумясь над расчетами Николая, количество явившихся друзей оказалось в несколько раз большим. Спиридон, завидев взволнованную гримасу юбиляра, делал пальцами знак "ок" и подмигивал.

И, правда, он успевал справляться и с готовкой, и с накрытием столов. Успевал даже рассказывать гостям анекдоты. Те смеялись, не подозревая о том, что повар высчитывал каждую секунду.

Когда друзья и знакомые Николая отведали первое блюдо, стало спокойнее. Спиридон вздохнул с облегчением.

Впереди было второе и десерт. Вино уже открыли, и женщины, как на подбор облаченные в бежевые платья, похихикивали из разных углов дома.

Одна из них, ее звали Инессой, все время сопровождала Николая. Она держала его за локоть, томно заглядывая в глаза. В сумраке этих глаз Николай находил лишь тягучую, словно нуга, черную воду, что была способна уносить мужчин в омут таких желаний, что те вряд ли могли задуматься о каких-либо последствиях.

Николай не сопротивлялся, но был отстраненным.

Инесса показывала ему зубки, потом смеялась. Она слегка высовывала розовый язычок, и этими зубками прикусывала кончик.

Николай чувствовал особое, ближе к романтическому, возбуждение, но никак того не проявлял. Инесса хлестала вино безбожно. Огромными глотками она опустошала бокал на раз-два. Оттого еще больше пьянела и еще откровеннее приставала к Николаю.

И вот, когда Инесса, напитая до такого состояния, что левый ее глаз не успевал за правым, петлей обвивая Николаеву шею, шепча ему эпитеты, которые он находил странными – "милый", "нежный", "мой" – в этот момент в квартиру въехал танк.