Уходящее поколение

— Слушали не без интереса, — рассказывал он Косте. — Но придрались к формулировке и приписали мне, будто я Макаренко противопоставляю Сухомлинскому. А что я сказал? Что цель у них в принципе одна, а методика, сказал я, в принципе разная. Вот это второе «в принципе» меня и подкузьмило. Кто-то заявил, что «только враги советской педагогики могут противопоставлять Макаренко Сухомлинскому». Это называется меня поняли! Во враги записали. Я потребовал, конечно, слова, объяснил, что хотел сказать, но вопрос о разновозрастных отрядах, о чем единственно по поводу моего сообщения стоило толковать, был уже скомкан. В общем, получился у меня в Москве первый блин комом.

— Но ты подчеркнул, что оба подхода вполне совместимы?

— Конечно, одно другое дополняет. Говорил, что оба метода воспитательной работы в советской школе мы проводим и будем проводить.

— Ну какой же ты враг советской педагогике? Тебя просто не поняли. Скажем, на лекции или на консультации профессор лично контактирует со студентами, а на семинаре руководит их коллективной учебной деятельностью. Зови эту разницу методически принципиальной или не зови, дела не меняет, одно с другим прекрасно сосуществует. Так что никакой ты ереси, по-моему, не высказал.

Провожая Федора на Ленинградский вокзал, Константин рассказал ему об учебных замыслах Варевцева с его товарищами. Федя скептически покачал головой:

— Ой, не мудровать ли они собираются над ребятишками? Слыханное ли дело алгебра с первого класса? Да я и в последнем классе по ней колы схватывал. И сейчас, пожалуй, уравнения с двумя неизвестными не решу.

— Так, может быть, потому не решишь, что нас плохо учили? Давай, Феденька, повременим годик-другой с выводами. Ты же сам из породы экспериментаторов, должен понимать, что цыплят по осени считают. Умозрительно такие вопросы не решаются.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Наступил день, когда Николай Севастьянович сказал:

— Вам пора вступать в Союз писателей.

— Да?.. А примут ли меня с одним романом?

— Почему с одним романом? А сколько статей у вас было в центральной и местной печати? Книги издавали по истории. Вы в литературе человек не новый. И вопросы литературы, если мне память не изменяет, вы в статьях, случалось, затрагивали.

— Вы думаете, это должны учесть?

— Безусловно. Да если бы и с одним романом: он принят читателем и советской общественностью. Вам необходимы три рекомендации от членов союза, считайте, что две есть: моя и Павла Алексеевича Буланова. Я говорил с ним.

— Спасибо, Николай Севастьянович! — с чувством сказал Пересветов. — Сам я вряд ли решился бы заикнуться об этом… Но кто же третий?

— Кажется, вас знает Михаил Васильевич Исаковский? Почему вам к нему не обратиться?

— Он слушал первые главы еще в черновике. Недавно я дал ему экземпляр книги, он тепло отзывается.

— Так в чем же дело? Хотите, я ему сейчас, при вас позвоню?

Он взял трубку, и через несколько минут вопрос о третьем рекомендателе был решен.

Роман Пересветова и его кандидатура были обсуждены сначала на бюро творческого объединения прозаиков, а затем на приемной комиссии Московской писательской организации.

На комиссии вопрос решался, по заведенному порядку, в отсутствие претендента. Заслушали три письменных рекомендации, две рецензии на роман. Рецензенты высказывались единодушно — с этой книгой можно приходить в Союз советских писателей. Но один из членов комиссии заметил:

— Что товарищ Пересветов опытный журналист и писать умеет, это мы знаем. Жизнь он прожил достаточно интересную, так что не удивительно, если он сумел написать неплохой, по существу автобиографический роман. Однако вопрос вот в чем: не останется ли эта книга единственным художественным произведением в его биографии? Есть ли у нас твердая перспектива приобрести в его лице действительно писателя?

— Мы, его рекомендатели, ручаемся за него, — воскликнул присутствовавший на заседании Николай Севастьянович.

— Я не предлагаю в приеме отказать. Но не будет ли осмотрительнее попросить кого-нибудь из членов приемной комиссии дополнительно ознакомиться с романом «Мы были юны»? — Он указал на сидевшего за тем же столом известного писателя. — Ознакомиться именно в свете высказанного мной мнения. Поймите, Николай Севастьянович, я говорю не в обиду вам, я хочу лишь максимально гарантировать всех нас и, если хотите, самого Пересветова от возможной ошибки. Разве не бывало случаев, что мы принимали иной раз в союз авторов, ничем впоследствии не обогативших художественную литературу?

Его предложение было утверждено. Вопрос о приеме Пересветова решили отложить. Николай Севастьянович с досадой сообщил об этом Константину Андреевичу. А тот принял известие более спокойно:

— Может, и правда, я больше ничего дельного не напишу. Смотрите, как у меня туго подвигается второй роман.

— Ну вы Фома неверующий…

Через месяц Пересветова в Союз приняли. Авторитетный член комиссии признал литературное дарование автора несомненным, похвалил язык произведения; книга написана правдиво и «от сердца», в общем высказался «за».