Уходящее поколение

Хотя Толстой в первых строках «Анны Карениной» утверждал, что счастливые семьи все похожи друг на друга, а несчастливые несчастны каждая по-своему, но и счастливы семьи бывают также по-разному. С Олей у Кости семейное счастье складывалось на общем деле, которому каждый из них предан был душой, на совместной работе для партии и революции. С Аришей этого не могло быть, они с Костей до поздних лет жили совершенно разной жизнью, разными интересами, да и теперь повседневные занятия остались у каждого свои. И все же их семейная жизнь с первого дня покатилась дружно и счастливо. Не раз они поминали добром свою «сваху», Лену Уманскую.

Квартиру Ирина Павловна исподволь обставляла мебелью старинного стиля, до 60-х годов еще не входившей в моду и ценившейся дешевле новейших образцов мебели. Ее вкусы сочетались с соображениями экономии. Она приобретала за бесценок обветшалые и поломанные вещи пушкинских времен, и они под руками старичка краснодеревщика, знавшего еще ее отца, принимали свой первоначальный вид. «Придешь домой, — говорила она мужу, — взглянешь на эту красоту, и любое дурное настроение как рукой снимет!» Он посмеивался над ее увлечением «стариной»: «Этак ты квартиру в музей превратишь!» Но препон не ставил: надо же ей при нудном домашнем труде хоть на чем-нибудь отвести душу. Малочувствительный к обстановке, в какой приходится работать, он все же не мог не ценить объемистого секретера с девятнадцатью ящичками для письменных принадлежностей и рукописей, массивного деревянного кресла, на котором удобно сидеть за машинкой, — сам завести все это просто не догадался бы. А способность жены по-детски радоваться любому пустячку, лишь бы он облегчал или украшал жизнь, его умиляла.

Аришиной кухней Константин, в еде неприхотливый, был сверхдоволен. Ни тортами, ни пирожными их стол не загружался, а что до вин, то бутылка коньяку стояла в холодильнике месяцами от гостей до гостей, сами хозяева к рюмке не прикладывались. Пересветова удивляла, заставляла уважать жену ее неуемная энергия, постоянная готовность к любой черной работе. Она стирала белье, мыла и натирала полы, на даче развела сад, в котором на нее падала львиная доля труда. На предложения помочь отвечала: «Я сейчас все сделаю», — и делала. Наезжавший на дачу Максим Викторович рыхлил землю под грядки, копал ямы для посадки яблонь, справлял плотничьи починки в заборе. Константин Андреевич помогал жене в обрезке яблонь, а когда сад стал плодоносить, то и в сборе яблок, земляники, смородины. Пытался мыть посуду, — тут жена с ним ссорилась: «Иди занимайся своим делом!» Он улыбался и отвечал: «Почитай-ка Чернышевского: женщина так долго была угнетена мужчиной, что теперь наш брат обязан перегибать палку в другую сторону! А ты мне тарелку полотенцем обтереть не даешь». Случалось, мать с дочерью пошумят и старушка явится к зятю с жалобой, что Ариша прогоняет ее из кухни. Тогда зять, в роли третейского судьи, скажет: «Вот нашли из-за чего ссориться! Кабы дочь вас работать через силу заставляла, а то ведь вы обе друг друга жалеете».

Он болел душой, наблюдая, сколько сил отдает жена беганию по магазинам, возне у плиты, стирке, устройству дачи. Руки у нее загрубели от труда и казались чужими, когда она поднимала их к лицу поправить волосы или накинуть на лоб косынку. Иногда у нее с горечью вырывалось: «Целый день то моешь, то готовишь… Неужели до самой смерти так?» Константин советовал ей взять домашнюю работницу, хотя бы приходящую, а самой поступить на завод или в учреждение, — с ее активной натурой она могла бы проявить себя в любой профессии. Она отвечала: «Как я тебя и мамочку сдам в чужие руки? Не смогу. Она совсем старенькая, и ты забываешь о своих годах. Нет уж, буду свою добровольную лямку тянуть, по крайней мере за вас спокойна. И потом, разве я могу сравнить пользу для общества от моей службы и от твоих книг».

Считаясь с ее читательским вкусом, Пересветов читал ей все свои черновики. Супруги навещали иногда ЦДЛ, реже бывали в кино и театрах, довольствуясь телевизором. Футбольные передачи первое время служили яблоком домашнего раздора: Костино пристрастие к ним казалось Арише недостойной серьезного человека блажью, пока она не поняла, что футбол напоминает ему молодые годы.

У них были недостатки не одинаковые, плодящие взаимную раздражительность, а у каждого свои, они друг над другом подтрунивали; бывали между ними и размолвки, но до настоящих ссор («с гонкой выражений») дело никогда не доходило. Им казалось, что они любят друг друга так, как любили молодыми, — без этой иллюзии они любить не умели, и с годами их взаимная привязанность росла. «Что бы я делала без тебя?» — часто говаривала она. «А я без тебя?..»