Уходящее поколение

Из рабочих записей Пересветова

«Перед окончательной правкой рукописи для перепечатки набело и сдачи в издательство я внимательно пересмотрел ее, главу за главой. Чувствую потребность как следует разобраться, что же в конце концов у меня получилось, и припомнить, как, в каком порядке я сооружал это громоздкое здание. Без этого я не спокоен, мне все чудится, что я где-нибудь по неопытности обязательно допустил какой-нибудь просчет. Поэтому устраиваю себе нечто вроде подготовки к предстоящему экзамену.

К тургеневскому способу предварительной конспективной разработки всего романа я не прибегал и вообще если намечал себе планы, то большей частью их нарушал или менял. Зато теперь, задним числом, составил конспект романа и даже вычертил наглядную диаграмму с оценкой глав по идейно-художественному качеству и по предполагаемой занимательности для читателя.

Писал я с большими перерывами, иногда во много лет (шутка ли, с 1915 года! Целое сорокалетие). В итоге и план, и сюжет вырастали у меня из жизненного материала постепенно, по мере написания. Так как повествование строилось на автобиографической канве, то часть происшествий выплывала сама собой, не требовалось их вымышлять, как и часть лиц-прототипов с их наружностями и характерами. Припоминались или вымышлялись встречи, разговоры. Ни писанием в хронологической последовательности действия, ни сроками работы себя не связывал, писал впрок, что «приспичит», чем в данный момент загорелся, — чему, вероятно, и обязан тем, что получалось у меня, кажется, правдиво и живо. Но, конечно, в какой-то степени дилетантски, — что меня, собственно, и беспокоит больше всего, когда оглядываюсь назад: так ли, спрашиваю себя, работают над романами профессиональные писатели?..

А впрочем, бог с ними. «Еже писах — писах».

Как я обычно приступал к написанию того или иного отрывка, сценки? Держа в уме общий замысел книги, искал для начала ту или иную правдивую подробность, припомнив ее или присочинив, не всегда представляя себе, к каким новым деталям или ходам это поведет, — они часто возникали для меня неожиданно. Можно, пожалуй, сказать, что на протяжении всей работы в целом я шел от образа к идее, а не наоборот, будучи уверен, что правдивое изображение жизни меня к дурным идеям не приведет, поскольку они мне чужды. Тут я, пожалуй, следовал за Тургеневым, отрицавшим свою тенденциозность при изображении Базарова и других лиц, писанных им «с натуры».

В результате первых удач с прототипами у меня сложилась уверенность (не знаю, насколько обоснованная), что раз я вижу человека, которого пишу, знаю его склонности, характер, то он у меня скажет и поступит так, как ему (и мне) будет нужно, в какую бы обстановку я его ни поместил. А обстановку, в свою очередь, старался выбирать (конечно, там, где была возможность) такую, в которой сам бывал или о которой мне рассказывали; старался сталкивать его с людьми, мне известными, и так далее. Из этих приемов письма сами собой вытекали и частные сюжетики, а общий сюжет обнаружился в судьбах и развитии характеров Сергея и Тани с их друзьями. Этот, по сути, мировоззренческий сюжет вызревания у них большевистских взглядов долго казался мне недостаточным для романа, я все полагал, что пишу «бессюжетно», описывая происшествия, в которых часто недостает внешнего драматизма и тем более трагедийности. И только в конце концов уверился, что сюжет у меня есть, сюжет не надуманный, не шаблонный, а жизненный, продиктованный эпохой, которую я в этих лицах пишу».