Рамазан никогда не изучал военного дела по книгам и просто вспомнил, как в таких случаях поступал Хакимбек. Он приказал устроить засаду. Джигиты притаились за скалой и, когда красные солдаты поравнялись с местом их укрытия, моджахеды неожиданно с громкими криками выскочили навстречу. Растерявшиеся враги, думая, что на них напал большой вооруженный отряд, от неожиданности обратились вспять. Моджахеды преследовали перепуганных красноармейцев, сбивали их дубинками с лошадей, топтали тех, кто падал на землю.
В этот день Рамазан еще раз убедился в том, что противник может иметь численное превосходство в людях и иметь достаточно оружия, чтобы уничтожить маленький отряд повстанцев, но если своим неожиданным появлением и храбростью этот маленький отряд в силах вызвать замешательство и хоть минутную остановку противника, то он становится непобедим. После разгрома красных у Рамазана добавилось пять лошадей, появилось несколько десятков винтовок, пистолетов и мечей. Часто маленькие и малозначащие события вдруг становятся поворотными в жизни. Так и этот эпизод, такой обычный и неприметный в повседневной боевой жизни мог бы пройти незаметно, но это была маленькая победа над врагом и большая победа над самим собой, над своими сомнениями и неуверенностью. С тех пор Рамазан больше не сомневался в своих способностях, ничто его уже не пугало, он стал хладнокровно разбираться в сложных боевых ситуациях, а спокойствие и уверенность, как известно, рождают новую силу и непобедимость. И люди верили ему и были преданы до самозабвения.
Осенью его отряд устраивал внезапные налеты на занятые врагами близлежащие населенные пункты, иногда даже полностью выбив красноармейцев из захваченных ими кишлаков и освободив проживающих там дехкан. Таким образом, он пополнял свой запас оружия за счет трофеев. Местные дехкане, сочувствующие моджахедам, приносили им пшеницу, которые мололи на ближайших мельницах и распределяли между всеми поровну. Так люди Рамазана большой нужды в продовольствии не испытывали.
К зиме, имея уже более сотни хорошо вооруженных джигитов, Рамазан собрался присоединиться к армии Ибрагимбека, но до места дислокации лакайского вождя было далеко, война набирала силу, и он со своим отрядом примкнул к войску Фузайла Максума, в то время находящемуся в районе Куляба. Как ни странно, Рамазан сумел покорить свирепого курбаши своей чистой и преданной душой, горячим сердцем и разумными мыслями. Фузайл Максум увидел в нем джигита, готового ради победы над неверными на любое испытание и запросто, ни минуты не задумываясь, отдать свою жизнь во имя свободы мусульманских земель. Но главное, Фузайл Максум видел, что Рамазан не трепещет под его взглядом, не боится наказаний. И поэтому он часто снисходительно относился к молодому курбаши, иногда даже приглашая его к себе в шатер побеседовать и поделиться новостями.
Много было тяжелых боев, напряженных дней и бессонных тревожных ночей, но общая неудача, постигшая армию Салима паши, не обошла и отряд Рамазана. Многие курбаши один за другим скрылись за границей. Ушел Салим паша. Вслед за ним готовился покинуть Восточную Бухару и Фузайл Максум.
Предзакатная Аму-Дарья в лучах заходящего солнца мягко, маслянисто играла расплавленным золотом. Этим вечером Рамазан прощался с каратегинским правителем – курбаши Фузайлом Максумом, чем-то напоминавшем ему покойного Хакимбека. Рамазан не осуждал уходящих. Он понимал, что они сейчас нужнее живыми там, в Афганистане, чтобы скопить новую силу. Там, за рекой – другая страна, там нет большевиков, там другой мир, другая Вселенная… Но не мог, не мог Рамазан променять свою тяжелую, полную риска и опасностей судьбу на покой и уют, пусть даже временный. Не мог, не хотел и не умел Рамазан отдыхать, пока землю терзали враги. Не было сил у него оставить все и уйти – слишком живыми, кровными были связи, держащие его здесь. Оборвать их можно было бы лишь только оставив вместе с ними кусочки своего сердца, к которому эти нити были привязаны навеки.
Он бросал взгляды за реку, на тот берег и на горы, подсвеченные красноватыми лучами уходящего солнца, на расположенные ярусами глинобитные домики приграничного афганского кишлака, которые уже начали растворяться в лиловых сумерках, на узкие улочки, постепенно тонущие в наступающем мраке. И чем больше смотрел, тем больше понимал: чем туда, за Аму-Дарью, лучше здесь – в могилу…
– Значит, остаешься, Рамазанбай? – спросил его на прощание Фузайл Максум. – Твоя преданность нашей земле меня постоянно удивляет и покоряет! Но в некоторых случаях гораздо мудрее своевременно отойти в сторону, чтобы потом с новыми силами начать освободительную войну. Настоящий герой – не тот, кто будет бездумно подставлять себя под пули, а тот, кто умеет сохранить свою жизнь и силы, выждать более удобного случая, чтобы напасть на врага!
Рамазан не ответил. Ему было трудно говорить, а переполнявшие чувства, были слишком тонки и не укладывались в те слова, которыми бы он мог объяснить свои переживания каратегинскому беку.