Уходящий тропою возврата

– Стало быть, не зря голову сложил. Ты пройди, пересчитай выживших. Проход вниз пусть только в одном месте открытым оставят. У прохода охрану выставь. В случае прорыва все, кто сможет, в подвалы уходят.

– Сделаем.

– Не журись, старый, вскорости чую, рядом с Мстиславом все мы будем в Ирии медовуху пить!

Издали глядя на то, как языки огня пожирают стены, хан в раздумье посмотрел на сидевшую прямо на песке в десяти шагах от ног его коня шаманку. Арюжак, закрыв глаза, отрешившись от всего мирского, казалось, даже не слыша шума вокруг, пальцами перебирала стеклянные шарики бусин мониста.

К созерцавшему пожарище хану охранная сотня пропустила старейшину Йазука, это воины его куреня первыми ворвались в горящую крепость и довершили захват русской заставы. Соскочив с лошади, куренной, припадая на поврежденную еще в юности ногу, подошел к стремени хана, поклонился. На его морщинистом лице с припорошенными сединой усами отражалась еще не прошедшая горячка боя.

– Что скажешь, олугла Йазук-епа?

– Крепость пала, мой хан.

– Это я уже вижу и сам.

– Внутри пожарища есть внутреннее укрепление, туда отошли выжившие урусы.

– Какие потери в твоих кошах?

– Из моего куреня погибли полторы сотни воинов, мой хан.

– Значит, моя орда лишилась сотен шесть-семь смелых и сильных воинов?

– Потери еще никто не считал. Урусы огрызаются стрелами внутри, не давая в тесноте и пожаре вскрыть ворота.

– Так и не штурмуйте их, – хан обернулся к одному из своим телохранителей. – Кечле, скачи к старейшинам штурмующих кошей, передай мой приказ. Пусть поджигают внутреннее укрепление. Пусть урусы сгорят заживо.

– Слушаюсь, повелитель!

– Великий хан! – взмолился старейшина. – Погибло так много воинов, а ни рабов, ни добычи мы еще не взяли. Если все сгорит в огне, жизни твоих людей, погибших под стенами, не будут стоить ничего!

– Кечле, ты слышал мой приказ?

Воин в галоп помчался в сторону пожарища.

– Ты уже должен знать, Йазук-епа, я не меняю своих решений, – от хана повеяло холодом. Старейшина почувствовал себя пустым местом, прошла дрожь по всему телу, вызванная спокойным голосом и взглядом хана.

– Да, мой хан.

– Исполняй приказ, Йазук.

Согнув спину, старейшина поковылял к своей лошади.

– В чем-то и он прав, Селюк-хан, – раздался скрипучий голос шаманки.

– У урусов много деревень и городов в их землях. Я не желаю задерживаться здесь, у крепости, оказавшей сопротивление. Бешеную собаку убивают, а не сажают на цепь.

От пышущих жаром стен крепости раздался многоголосый рев кипчаков:

– У-у-рра-а!

Солнце близилось к закату, хан тронул поводья застоявшегося за день коня, спокойным шагом направил его к месту своей первой победы на этой земле. Охранная сотня последовала за ханом.

Когда теряя людей, подтаскивавших хворост к стенам, укрываясь за сколоченными щитами, кочевники подожгли внутренние укрепления, первыми забеспокоились лошади в конюшне. Запах дыма, распространяющийся через щели, привел их в неистовство. Олесь объявил сбор командиров. Пятеро оставшихся в живых десятников хмуро подошли к нему. Сотник, глядя на невеселые лица грязных, испачканных кровью, в порванных во многих местах, порубленных кольчугах людей с повязками на ранах, не стал что-либо объяснять, приказал:

– Уводите людей вниз, на поверхности на сей день для нас война закончена. Некрас, лошадей порезать, нечего им мучиться. Проследите, чтоб задраили проходы в нижние галереи.

Оказавшись под землей, сразу же направился в галерею южной стороны укрепления, увлекая за собой силача Домаша с его топором и Беляя. Указал на место, обитое доской.

– Руби здесь, будем копать проход. Песок к реке влажный, если копать нору, глядишь, не обвалится. Скоро ночь на дворе, если работать сноровисто, к утру отроемся и еще по темноте выползем к речке.

Расщепив доски, отделяющие коридор от стены песка, в дело вступил Беляй. Лопатой обвел контуры будущего лаза, отбрасывал в сторону песок, сначала суховатый, а потом и влажный.

Над головой трещало и что-то с грохотом падало. Это рушились прогоревшие избы и пристройки. В коридоре собралось человек сорок воинов, усевшихся прямо на пол, отдыхающих, ожидающих своей очереди поработать в норе.

Арюжак, пройдясь по дымившемуся пожарищу и остановившись на бывшем дворике внутреннего укрепления, закрыла глаза, раскинув руки ладонями к земле, отключилась от всего. Большинство кипчакского воинства, образовав стан, расположилось неподалеку от пожара, но по развалам сновали шайки молодняка, в надежде найти на обгорелых развалах что-нибудь ценное, оставшееся от прежних хозяев. Они ругались, спорили между собой по всякой мелочи, мешали сосредоточиться.

– Пошли отсюда, ниигрен иринчек! – погнала ближайших к ней молодых шакалов.

Сняла с пояса бубен.

– Они зде-есь, под землей! – улыбка тронула ее уста, накручивая себя, она настраивалась на рабочий лад.

Под звездным небом послышался глухой удар в бубен, зазвенели бубенцы на одежде. Притоп ногой, снова удар в бубен.

– Хэй-я! Хэй-я-а хэй!