Уходящий тропою возврата

– Я кажу, что только мы трое и выжили. Все остальные лежат под завалом.

– С чего ты решил? Может, это только ход обвалился, а хлопцы живы, на нижнем ярусе отсиживаются.

– Не-е. Если б только лаз обвалился, звук был бы другим, глухим и тихим.

– Плохо. Идем к реке, схоронимся в камышах, а завтра, как уйдут узкоглазые, наведаемся в крепость.

Обвалив, на всякий случай, отверстие лаза, прокрались к реке, лицами припали к воде, жадно глотая ее пересохшими губами. Напившись, скрылись в камышах. Из оружия у выживших бойцов остались засапожные ножи да лопата.

9

Сашка шел по крепостной галерее, совершая ночной обход караула на стенах и башнях Гордеева погоста. С тех пор как Николаич оставил его на «хозяйстве», спал по ночам плохо, а днем все равно занимался «текучкой». Для деятельного Горбыля приказ майора был как серпом по яйцам.

«Пойми, Сашок, время сейчас такое, что не знаешь, с какой стороны тебя припечет сильнее. Я с дружиной к Курску уйду, гарнизону тамошнему на выручку, а у самого здесь, считай, жопа голой остается. С тобой в крепости только две сотни бойцов кадрового состава останутся, да бабы с детворой, да старики, ну смерды с ближайших деревень подтянулись, так и то, молодняк со мной уйдет, а старики опять на твои плечи лягут. Семьи пришлых печенегов в случае чего за стены заберешь. Вот и думай, кого я на такое воинство старшим поставить смогу? Только своего проверенного, чтоб за тылы не беспокоиться».

Скрепя сердце Горбыль согласился отсиживаться в тылу. Да и то, может быть, это и справедливо. Что отдых нужен любому, знают все, а он все девять лет как та затычка, что в каждую дырку суют! Только вот с тех пор как ушла дружина, что-то не отдыхалось сотнику, мысли в голове вертелись, схожие с предчувствием близкой беды.

Оказавшись на надвратной галерее южных ворот, вместе с караульными услышал хорошо различимый в ночи топот копыт по западной дороге. Прислушались.

– Нет, на наших печенегов не похоже. Да и чего им среди ночи вдали от своего стана гулять.

– А всадник-то один скачет, – высказался один из караульных.

Лошадь за стенами перешла на шаг, силуэт прибывшего проявился у самых ворот. Небо, закрытое облаками, не позволяло рассмотреть одиночку. Снизу раздался едва знакомый голос:

– Впустите, братцы, к боярину я с вестями.

– Подсвети факелами, – распорядился Горбыль.

Даже при свете факелов толком ничего не разглядели.

– Ты кто?

– Ставр я! Дружинник сотника Олеся. С заставы прискакал. Впустите, мне бы весть донести. Который день без сна и отдыха.

– Жди!

Через башню по внутренней лестнице вышли к воротам. Закрепили факелы на стенах.

– Открывай, – Сашка вдел руку в ременные петли щита, вытащил саблю. Береженого бог бережет.

Ушла в сторону верхняя щеколда, подняли металлический шкворень. Оба караульных с трудом приподняли, освобождая из пазов, воротный брус. Через приоткрывшуюся створу на заморенной лошади въехал молодой вой. Створа ворот тут же встала на место, накинули брус и в той же последовательности поставили запоры.

Ставр устало сполз с лошади, охнул при соприкосновении ног с землей. Один из караульных поддержал лошадь за узду.

– Ставр я. Мне бы к боярину, – лепетал парень.

– Нет боярина. В походе он. Узнаешь меня?

– Кто ж сотника Олексу не знает.

– Вот я за боярина остался. Говори, с чем прибыл.

– Так это, кочевники узкоглазые, на печенегов совсем не похожие, через брод прошли. Заставу окружили, уже наверняка на приступ пошли.

Ставр, запинаясь, рассказывал все, о чем знал, что сам испытал в Диком поле.

– Сколько этих кочевников?

– Мыслю, тысячи.

– Значит, орда на наши земли пожаловала.

– Нам-то что делать сейчас? – задал вопрос один из караульных.

– Ну, до рассвета часа два осталось. Народ поднимать смысла большого нет. Да застава этих орлов хоть слегка, а придержит. Погост поднимем с рассветом.

Сашка положил руку Ставру на плечо.

– Идем, герой. Выспаться тебе нужно.

Остатки сожженной крепости, неподалеку от которой хан собрал верхушку своего воинства, розвальнями завалов ласкали взгляд, нет-нет да и брошенный в ту сторону. Куренные, хмурясь, не поднимали прямого взгляда, не смотрели в глаза хану. Старейшины притихли, сами ждали, что скажет, куда хан повернет орду. Начало набега было победоносным. За день уничтожили форпост славян на переходе через пограничную реку, а радости победы не было. Вот и выходило, что победа была, а радость украли погибшие в пожаре враги. Для племени цена победы оказалась слишком высока.

Весь большой пятачок песчаной земли с примыкающими к нему тремя дорогами – на восход и закат, на полночь – был окружен непролазным для всадников лесом. Благодатная степь, степь – кормилица кочевого народа, осталась за речкой, манила к себе. Через брошенный взгляд на полдень заглядывала каждому в душу, звала: «Вернись. Что ты забыл в землях, поросших лесом, покрытых зеленым мхом болот? Чего ты хочешь от людей, населяющих эти злые места? Вернись ко мне, дурашка. Здесь хорошо и привольно, здесь ты оставил семью!»