Уходящий тропою возврата

Хитрый прищур Тихомировых глаз уже порядком достал Мишку.

– Не знаю, как столько народу в имеющихся телегах разместить. Пешком идти, так рейд затянем, к бою можем не поспеть.

– О том не печалуйся, я уже гонцов по лесным схронам разослал. К утру придет десяток подвод, да отдельно от них табунок лошадей. Извиняй, боле подвод не собрать, оповестить всех не успевают. Либо задержаться придется.

– Добро! Больше и не нужно. Разместим. Фф-ух! Тихомир Иданыч, какой груз с души снял, спасибо! Теперь живем! Что за жизнь в пограничье? – возмутился он. – То печенеги набегами надоедали, то Византия шпионов присылала, теперь, вот половцы объявились. Не сидится им в степи!

– А что половцы? Такие же кочевники, как и печенеги, ни чем не лучше. Пограбят да уйдут, – откликнулся северянин.

– Не скажи, боярин. Этих числом побольше печенегов будет. Да и злее они. Выучка матерая, как у волков. Печенеги с большим войском старались не связываться, уходили. Половцам все это до лампады. Много их. Однако караулы проверю и на боковую. Завтра тяжелый день. Вы бы тоже шли отдыхать.

– Я, пожалуй, с тобой по постам пройдусь, – поднялся с лавки и Савар. – Не спится что-то.

– Идем, коли желание есть.

Сам Михаил просто не мог спать в такую ночь, зная, что под стенами городища, ставшего для него родным, разгуливал враг, чувствуя себя как дома.

Уже глубоко за полночь, возвращаясь с Саваром в боярский детинец, остановились у ворот.

– Не спится, бояре? – подал голос полусонный северянин из воинства Тихомира, одетый в кольчужный доспех, явно страдая от жары из-за стеганого подклада под ним, ночь была теплой.

– Да вот, сходим еще на пост, который на задах городища выставлен, да спать пойдем. До рассвета еще часа четыре осталось. Выспимся.

– Ну-ну, – зевком попытался свернуть себе челюсть северянин.

Проследовали вдоль частокола, уже наблюдая бойца, вглядывавшегося с вышки за пределы охраняемой зоны. Пост выставлялся для наблюдения за лесом, всегда считался спокойным местом дежурства. Что-то привлекло внимание воина.

– А-акхр! – глухо сделал последний в своей жизни выдох караульный.

Оба уставились на оседавшего на деревянный помост, смертельно раненного стрелой русича.

– Ну ни хрена ж себе! – только и произнес Мишка.

Прямо у них над головой на обструганные верхушки карандашей частокола упали с пяток арканов, затягивая на петлях удавки. За забором послышались возня и негромкое скребание ног по ошкуренной от коры округлой поверхности. Оба спинами вжались в скользкую от росы поверхность стены, освободили клинки из ножен, замерли в ожидании, наблюдая за верхним срезом частокола. Через считанные секунды над ним показались головы в малахаях. Враги огляделись по округе и, не заметив никакого шума, стали перелезать внутрь огороженной территории.

Первый же спрыгнувший во внутренний периметр приземлился спиной к хазарину. Савар не дал ему времени разогнуться, всадил нож в основание черепа, так, в полуприсяде, и завалил половца на землю. Набрав в легкие побольше воздуха, шад набросился на следующего гостя, срубил с плеч голову. Рядом Мишка расправился со своим головорезом, а шустряка, вычислившего засаду и попытавшегося нырнуть обратно за частокол, в последний момент стащил за ногу на свою сторону, при этом другой ногой получив чувствительный пинок в челюсть. Вместе и завалились под забор, схватившись в рукопашной потасовке, оба потеряли в темноте клинки.

– Тревога! Тревога, половцы! – крики Савара разрушили тишину ночи.

Через частокол забора больше никто не пытался перелезть. Шад рубился сразу с двумя степняками, уворачивался от наскоков, юлил, сам устремлялся в атаку, умело работая клинком. В отличие от половцев, схватившихся с ним, школу сабельного боя он прошел у настоящего мастера клинка. На телах степняков можно было заметить следы порезов и крови.

Мишка со своим противником катались по земле, тискали друг друга, лягались и царапались. Русич был на голову выше своего оппонента, но тот оказался проворней и изворотливей. Извиваясь в медвежьем захвате, обеими руками схватил за горло Михаила, изо всех сил стал душить его. Давно слетевшая с головы шапка открыла перед взором богатство волос, заплетенных в множество тонких косичек, обрамлявших юное лицо половчанки, показала ее дикую, необузданную красоту в холодном свете луны. Борясь за каждый глоток воздуха, он, может, от безысходности положения приник губами к губам девушки, впиваясь в них поцелуем. Скорее всего, сработала неожиданность действия уруса и ее женское начало, хватка ослабла. Втягивая воздух носом, Мишка почувствовал запах женщины, смешанный с запахом конского пота. Амбре убийственное. Успел отстраниться, что было сил нанес кулаком удар в лицо своей противнице, отключая ее сознание.

– Тревога! – снова послышался призыв шада, имеющего теперь в противниках только одного степняка.