Уходил старик от старухи

Порогин. Я тебя никогда ни о чем не спрашивал.

Вера. Спроси сейчас. Видит Бог, давай, отвечу.

Он молчит.

Ну, спрашивай?. Ну, чего же ты?

Порогин. Ты сама должна была рассказать. Тогда.

Вера. Да о чем, Митя? Мне и сейчас — захочу даже — припомнить нечего, а тогда… Да что ты такое, Митя? Я и ничего в голову не брала. Ничего не было, и ничего не брала. Понятно? (Молчит.) Глупый ты, Митя, честное слово. И не глупый даже, а какой-то… неумный. Подумай: муженек драгоценный с войны домой еле дополз, тут у него рана, там рана — я ему на шею и ну признаваться?.. Худо же ты обо мне думаешь, Митя. Видит Бог, вот не знала, что уж так дурно.

Порогин. Я бы мог понять тебя, Вера. По крайней мере хоть что-то понять…

Вера. Да что? Что? Что понять? (Держится рукой за сердце, мотает головой и бормочет.) Господи… Господи-Господи… конец мой приходит, Господи… (Отправляет в рот еще таблетку, закрывает глаза, считает пульс.)

Старик тяжело встает, медленно подходит к чемодану, сгибается, отрывает его от пола, тут же хватается за поясницу; не очень удачно, видно, нагнулся; опускается на колени, мгновение переводит дух, после чего уже с ношей превращается в некое подобие вертикали; после чего, не глядя на жену и не говоря ей ни хорошего, ни плохого, уходит. Старуха открывает глаза, выплевывает лекарство, торопится следом. Из прихожей в открытую дверь несутся их голоса.

Порогин. Отпусти меня, нет, я уйду…

Вера. Митя, погоди, Митя…

Порогин. Я все равно уйду…

Вера. Митя, надо поговорить, надо… поговорим, Митя… (Затаскивает старика в комнату, отнимает чемодан.)

Порогин. Чего нужно ждать, чего?..

Вера. Объяснимся, торопиться… Поспешишь — людей, Митя…

Порогин. Ничего не надо, ничего… там все написано…

Вера. Дурачок ты мой, одно написано, другое было… Послушай, как было. Может, это вообще художественная литература, откуда ты знаешь?

Порогин. Люблю, люблю? Художественная? Пошлость!

Вера. Да ты сядь, Митя, присядь…

Порогин. Отпусти руку, не хочу!

Вера. Садись, и отпущу… Обещаю, Митя, сразу… Ну, Митя, ну… (Наконец, удается.) Что за упрямый такой стал, честное слово! Прямо… ну, прямо… Никогда таким не был.

Порогин. Вера, я оскорблен. Мне надо уйти. Отпусти меня.

Вера(не отпускает). Ну, Митя, ну… Не пущу я тебя никуда. В таком виде как можно? Знаю я тебя: уедешь, нафантазируешь себе, потом и поверишь, а потом еще и… вон у тебя воображение куда разбежалось. А я не виновата. Невинная я!

Порогин. Ложь, все ложь…

Вера. Что мне — божиться, Митя? Клясться?

Порогин. Довольно, нет, лжи не желаю… Не желаю, не желаю…

Вера. Невозможно же так разговаривать, Митя!

И старик с удивлением, вдруг, на нее смотрит.

Я у тебя, Митя, по-моему, не заслужила, чтобы ты так. За столько времени, по-моему, заслужила, чтобы уже и не так. Сам, Митя, все время жалуешься, что люди не слушают друг друга, а сам… Сказать-то мне дай?

Порогин. Пятьдесят два года…

Вера. Опять не слушает…

Порогин. Жизнь! Больше, чем жизнь! Теперь, вдруг, выясняется…

Вера. Митя…

Порогин. Ложь, фальшь, лицемерие, стыд…

Вера. Упрямец недобрый, да выслушай ты, наконец, меня, меня!..

И опять старик с удивлением глядит на старуху.

Видит Бог, Митя… Горло… ох, как сдавил кто… У тебя памяти, Митя, шесть граммов осталось. И куда все девается?.. Война же была, ты помнишь? Что медсестрой в госпитале работала — это хоть не забыл?

Он молчит.

Митя, ну, Митя… раньше не рассказывала… Ну, потому что, ну, глупость одна, чего гордиться было? Ты бы не понял, а я бы толком не объяснила… Сейчас вот понять не желаешь, а тогда… Да хочешь знать, еще таких писулек тогда я чуть не миллион получила. Да хотела бы я тогда… Митя, хоть красоту мою неземную помнишь? Не помнишь? Забыл? Все забыл… Ох, верь ты мне, не думала я тогда ни о чем таком и ничего такого мне тогда… Только, Митя, мне-то не надо, а другим-то — им-то… И война, и блокада, и жуть, и стужа — а надо. И голодные, и пораненные, и жизни всей, уж кажется, конец, — а все надо. Вот верь не верь, Митя, а воины в меня через койку влюблялись. На губах, на записках — одно все и то же: люблю. Люблю, да люблю, да люблю. Вот ты мне сейчас, как нормальный человек скажи: я что, запрещать им могла?

Он молчит.