Уходила юность в 41-й

автомашины. На наше возвращение мало кто обратил внимание. Если расспрашивают,

то больше о погибших. Медики отправляют тяжелораненых в госпиталь.

Теперь вовсю развернулся старшина Максунов. Капитан Цындрин и наш политрук

Ерусланов сумели заполучить на складах десяток пулеметов, полную полуторку

патронов и гранат. Командир из охраны складов расщедрился вконец: «Берите,

товарищи, сколько можете! Своим защитникам не откажем!» Едва наша автоколонна

покинула склады, как на них налетели бомбардировщики с крестами.

Возвратившись, капитан Цындрин отправился с докладом к полковому начальству,

Ерусланов сдавал вооружение и боеприпасы (полученные на складах и трофейные)

старшине Максунову.

Стало известно: неблагополучно сложилась поездка командира полка в штаб

корпуса. Отправился он со своими спутниками на «эмочке». Ее сопровождала

полуторка с тремя бойцами. Поехали кратчайшим путем по лесной дороге. Чуть ли не

на каждом километре буксовали в глубоких колеях, а в одном глухом месте их

обстреляли. Чудом проскочили засаду. Опасаясь, что кончится горючее, они вернулись.

Телефонная связь по-прежнему бездействовала, хотя на устранение порывов то и

дело высылались восстановительные команды. Радисты усердно возились у своей

аппаратуры. Эфир был забит немецкой гортанной речью вперемежку с бравурной

маршевой музыкой. И лишь одному из самых искусных радистов штабной батареи в

конце концов удалось выйти на нужную волну. И вот тогда прозвучало ошеломляющее

сообщение. [33]

День клонился к вечеру, когда меня позвали к командиру батареи. Лейтенант

Григорьев сидел у столика в тщательно подогнанной форме, затянутый наплечными

ремнями. С недавних пор лейтенант отрастил рыжеватую бородку, может, для большей

солидности. Заметно было, что он еще не отдохнул после утомительной и, главное,

безрезультатной поездки. Раздражение лейтенанта проявилось, как только начался наш

недолгий разговор.

— Значит, утратили командование? В двух березах заблудились? Как можно? Едва

не сорвали выполнение боевой задачи! Чем вы, лейтенант, занимались в училище? Или

захотелось стать командиром ради формы красивой?

Выйдя из палатки, я в раздумье шагал от дерева к дереву. Что же, Григорьев прав?

Захотелось стать командиром ради формы? Нет, со мной вышло совсем по-иному. Я

немало в детстве болел. Сказалась ледяная купель тогда, в той самой лодке. Лечили

меня, как могли, травяными настоями. Отлегло, полегчало. Но в девятом классе болезнь

легких вновь обострилась.

А время было тревожное. Людей вокруг будоражили мысли о далекой Испании.

Там шли ожесточенные схватки с фашистами.

Как-то я засиделся до полуночи, а утром принес в школу стихотворение, где были

такие, между прочим, строки: «Если надо, через Пиренеи полечу на выручку к тебе!»

Груня замещала Сашу Калашникова, редактора стенгазеты. Взглянула на листок,

похвалила:

— Актуально и оперативно. Молодец!

Вера Бронникова, задира, острая на язычок, глядя через Грунино плечо, возразила:

— Подожди, Грунюшка! Стихотворение не Испании посвящено. Оно в заголовке

адресовано конкретно: «Чернокудрой испанке»! И к ней полетишь, а нас оставишь? —

ехидно прищурилась она. — Ах ты, ухажер несчастный!..

Стихи вызвали бурное обсуждение. Особенно среди девчат. О них, может быть,

еще долго бы говорили, но на другой день в классе появился новичок — смуглый

крепыш Ванюшка Колчин. Девчонки весь урок поглядывали на парня и

перешептывались.

Когда началась перемена, из учительской вышел летчик [34] с майорскими

«шпалами» в голубых петлицах. Подошел к Ивану, обнял, прижал к себе:

— Ну прощай, сынок. Слушайся учителей, не обижай девушек. Ишь они какие

славные! Обо мне не горюй. Знай, что в авиации всегда порядок!

И ушел по коридору, ни разу не оглянувшись, покачивая крепкими плечами.

Минул еще год. Немало выпускников определялись в военные училища и, заводя

разговоры с нами, младшими сверстниками, откровенно радовались своим успехам и

удачам. Ушел на действительную Павел Неретин, наш сосед по квартире, что работал

на мельзаводе вместе с моими родителями. Через месяц прислал фотокарточку: бравый,

подтянутый, в гимнастерке и буденновском шлеме.

Я задумался о своей судьбе. В военное училище после болезни вряд ли удастся

попасть. Ребята рассказывали о придирчивых врачах. «Если так, — думал я, — пойду в

педагогический. Да и Груня будет рядом».

Тем временем близились выпускные экзамены и наш прощальный, выпускной

вечер. У меня, секретаря школьной комсомольской организации, хлопот возросло вдвое.

Драмкружок возглавлял мой закадычный друг Саша Зоткин. В последний раз он

вздумал удивить всех концертом художественной самодеятельности. Гвоздем

программы была сцена из «Любови Яровой». Одну из главных ролей в спектакле

исполнял Ванюшка Колчин. Однако, как заявил Сашка, в такой решающий момент