Уходите и возвращайтесь

— Говорят, ты собираешься жениться. Любовь, конечно, сильное чувство и, наверное, прекрасное. Но не рано ли? Или она такая кинозвезда, что ты решил, что можешь упустить свою роль?

Никита не ответил. Раскрыл он рот, только завидя знаки поворотного пункта — золотистые купола чистой и опрятной церквушки, стоявшей на окраине небольшого села. «Надо как-нибудь сходить к ней, посмотреть, а то все с воздуха да с воздуха», — мелькнула мысль.

— В точке, — бросил Никита.

— Вижу. — Баранов взял управление на себя. — Интересно, сколько мне сейчас Черепков бочек выкинет?

— Уж будьте спокойны, — хмыкнул Никита, — за ним не заржавеет. Он так соскучился по крыльям, что на радостях может показать вам, как на этой телеге из штопора выскакивают.

На этот раз промолчал Баранов.

И все это было не так давно, на втором курсе. С тех пор Никита во многом разобрался и многому научился. Он довольно прилично освоил штурманское дело, маршрутные полеты, высший пилотаж. С особенным старанием и блеском он работал на вертикалях. Стараясь понять, на что еще способна эта машина, он выжимал из нее все, вплоть до максимальных режимов. Ему нравилось, свалившись в пике, слушать, как свистит, обтекая плоскости, воздух, как поет от напряжения дюраль, как, вибрируя консолями крыльев, бешено дрожит истребитель. От возникающих перегрузок хрустел позвоночник, ломило глазные яблоки, а лицевые мышцы растягивались так, что сквозь синеву кожи отчетливо проступал костяк черепа. Но это были мелочи, детали, как говорил Славка, к которым с каждым днем притираешься все плотнее и плотнее, главное, что машина жила, трубио ревя двигателем, заявляла о себе в полный голос, и Никита, чувствуя ее каждой клеткой своего тела, обалдев от бескрайности, высоты и синевы неба, тоже порой не выдерживал, и из груди его вырывался истошный, нечленораздельный победный вопль дикаря, сумевшего наконец-то одолеть своего противника. И понять в этот момент, чей голос счастливее, его, Никиты, или машины, понять было просто невозможно — оба звенели на самой высокой и торжественной ноте.

— Ты что там, с богом разговаривал? — спросил однажды Баранов, когда Никита приземлился.

— С чертом. — Никита смущенно закашлялся, вспомнив, что он забыл отключить связь.

— Так это ты орал или он?

— Он.

— Чего? — не унимался Баранов.

— Я его в сетку прицела поймал, он и взвыл.

— Человеческим голосом?

— Человеческим, — подтвердил Никита.

— Странно, — сказал Баранов. Он почесал в затылке и вдруг спросил: — Может, этого черта в конус посадить? Глядишь — и стрельба у тебя наладится.

Никита покраснел. Со стрельбой по конусу и по наземным целям из пушек дело у него шло действительно из рук вон плохо.

— Пока вы не научитесь стрелять, вы — пилоты, а не летчики, — бушевал Баранов. — Вам дали в руки боевые машины, вы должны не просто драться, вы должны освоить науку побеждать. А для этого необходимо прежде всего умение с любого расстояния и из любого, даже не выгодного для вас, положения метко вести огонь. От этого зависит все: победа, сохранность машины и ваша собственная жизнь. Жизнь!.. Вдумайтесь в это слово.

Никита часами крутился на тренажере, ловил в светящуюся звездочку оптического прицела бегущие вдоль излохмаченного пулями щита маленькие силуэты самолетиков и открывал огонь. Затем вместе с ребятами подолгу рассматривал пленки фотопулеметов, на которых так явственно запечатлевались допущенные им просчеты и ошибки, анализировал их и снова подымался в воздух. Наконец настал день, когда его пушечно-пулеметная очередь достигла цели — старенькая, пришедшая в полную негодность аэродромная полуторка, которую начальство списало и разрешило использовать как наземную мишень, разлетелась буквально на куски и, объятая пламенем, долго дымилась, разнося по степи запах гари, бензина и железа.

— Никита, ты войдешь в историю, — сказал тогда по этому поводу Алик.

— Это с какого боку? — заинтересовался Славка.

— Он уничтожил музейный экспонат, может быть последнюю реликвию тридцатых годов.

И все это было достигнуто знаниями, практикой, трудом до седьмого пота. Иногда казалось: баста! Обуздана своенравная машина. Но нет, на смену усвоенному являлось новое. Баранов преподносил подарки неожиданно, как бы между прочим. Левая бровь его насмешливо изгибалась, и он иронично вопрошал: «Ну как, попробуем?» Ребята пробовали и, конечно же, ломали зубы. А инструктор, схватившись за бока, гоготал:

— Желуди вы еще, недоспелые. Придется поработать…