Ухожу и остаюсь

Женька впереди расталкивал ветер, иногда оглядывался, а за ним бежал Илюша. И то с трудом поспевал, так Женька здорово бегал. Женька с размаху влетел в свой подъезд и, чтобы дверь не закрылась, придержал ее пяткой. Илюша хотел пробежать мимо, но передумал и забежал за дверь. За ней не так дуло, и он мог, не заходя, стоять на улице.

— Иди сюда, — неуверенно сказал из темноты Женька.

— Не! — отказался Илюша. — Я к вам в дом больше никогда не пойду.

От слова «никогда» ему вдруг сделалось горько и гордо. Ему даже представилось, что Женька выглядывает из подъезда, а он раз за разом проходит мимо — все старше и старше, и вот уже Женька в последний раз ему машет, зовет его в подъезд, а он, Илюша, совсем старый, с палочкой, нога за ногу проходит мимо. Он, конечно, вежливо приподнимет шляпу и отрицательно покачает головой. Ему вдруг до слез стало жалко Женьку и себя — что их так нелепо разлучила жизнь, и он в первый раз понял, как сильно любит Женьку.

— Ты сам приходи ко мне, когда захочешь, — добавил он.

Женька приблизил к свету большое круглое лицо:

— А ты на меня не сердишься?

— За что?

— Ну… за папу?

— Ну что ты! Дети за родителей не отвечают.

Женька поморгал. Протянул Илюше руку. Сказал глухо:

— Я тебя никогда не брошу.

Рукопожатие вышло крепким и долгим. И сразу стало заметно, что Женька весь дрожит от холода. Илюша высвободил руку, сказал:

— Ух ты и трясешься! Ты иди, а я пошел, — и отпустил дверь.

— Пока! — услышал он, и дверь с грохотом закрылась.

Ветер, мчавшийся по центральной улице, навалился на Илюшу, прорвался в рот — даже щеки надулись. Дышать стало трудно, как в воде. Илюша уперся в ветер плечом и, ожидая, что сейчас станет легче, свернул в узкую улицу, от которой в двух кварталах отсюда начинался родной Илюшин переулок.

Но, странное дело, ветру было наплевать, что идущий человек может подумать: откуда ветер дует? В его задачу входило все время дуть человеку в лицо — студить лоб, заворачивать веки, не давать дышать. Илюша сунул сразу замерзшие руки в карманы. В правом была большая дыра, и рука чувствовала себя неуютно. Он спрятал ее за борт пальто и замедлил шаг. Потом повернулся спиной к ветру, секунду постоял и решительно пошел назад к Женькиному дому. По ветру идти было гораздо легче. Он скоро миновал знакомый подъезд и пошел по главной улице, туда, куда бежал, когда Женька гнался за ним. Было не слишком поздно, часов десять, но на улице — никого, как будто все заранее знали о сумасшедшем холоде, переделали все свои дела и разошлись по домам. Один Илюша шел по свистящему коридору, и его тень и звук шагов метались между рядами домов и исчезали в темных провалах, отмеченных указателями «Берегись автомобиля».

УДАРНИК

Изнутри доносился смех, звон посуды, пьяный гомон и громкая музыка, — словом, все, что составляет счастье подвыпившего человека. Окна ресторана были плотно зашторены. И правильно: зачем посетителям напоминать, что все закончится холодом и пустотой улиц?

Илюша все же нашел щелку, в которую просматривалась часть зала с эстрадой.

На эстраде восседала компания: тапер — парень в тенниске с торсом штангиста или борца, трубач — косой мужчина лет тридцати пяти в косоворотке, саксофонист в тройке, уныло дувший в свой прихотливо изогнутый инструмент, и ударник — подвижный смуглый человечек с носом и ранней лысиной. Ни на минуту не отвлекаясь от разглядывания зала, он с рассеянной ритмичностью гладил тарелку металлической кисточкой. Он смотрел на танцующих, с нежностью отмахивая им такт носом. Весь его вид говорил о том, что человек сидит на своем месте и вполне доволен жизнью.

Кончили играть заказную лезгинку. Широко улыбаясь, к эстраде подошел огромный грузин. К его животу — знаку солидности и преуспеяния — лепилась крашеная блондинка. Грузин пожал руку трубачу, подарил червонец саксофонисту и потрепал по богатырскому плечу тапера. Все сошли с эстрады — начинался перерыв.

Ударник нетвердым шагом направился к одному из столов, но официантка — рыхлая женщина в фирменной наколке — перехватила его и направила вслед за остальными в вестибюль.

Илюша пролез между прутьями решетки летнего кафе и подбежал к стеклянной двери с табличкой «Мест нет». Стал смотреть внутрь.