Ухожу, не прощаюсь...

Другие утверждали, что это треп, а на самом деле лет пять назад во Владивостоке в ресторане «Золотой Рог» он под газом поспорил из-за ящика шампанского, что встанет в позе и одеянии Аполлона Бельведерского на временно пустующем постаменте в ближайшем сквере. Ящик шампанского он, разумеется, выиграл, но, кроме пятнадцати суток за хулиганство, получил столь громкое имя. Теперь уж, видимо, не узнать, кто прав, но на бога Аполлона, с образом которого древние греки отождествляли идеал мужской красоты, он был похож: стройный, широкий в плечах и тонкий в талии, весь в мускулах, словно в перевитых жестких канатах, вьющиеся кудри.

— Счастливый номер, ребята, — весело говорил Аполлон Бельведерский. — Двадцать один — очко. На нем не потонем. Заработать— скорее всего ни хрена не заработаем, капитан у нас, правда, лихой, но… — он покрутил у виска пальцем. — Но потонуть не потонем.

И точно, хоть их капитан отчаяннее других носил фуражку с крабом, в лове им не везло. Другие сейнеры уже сдали по пятьсот-шестьсот центнеров рыбы, а у них все еще было пятьдесят. Старпом и механики постоянно ругались по этому поводу с капитаном, даже несведущему в рыбацких делах Борису Калугину было ясно, что невод забрасывается на слишком малую глубину, капитан каждый раз соглашался с этим, но в следующий раз невод все равно шел на прежнюю глубину.

— Хреновый капитан нам достался, — вздыхал по вечерам Аполлон, в свои тридцать с немногим лет успевший обойти в разных ролях почти все полярное и дальневосточное побережье. — В нашем рыбацком деле все зависит от капитана. А капитан у нас немного того, трусоватый, разве на такой глубине ловят. Да и места ни хрена не знает… Не везет мне на капитанов, — и бережно разливал по кружкам водку, которой еще имел запас.

Тимонин пить решительно отказывался:

— Не, мне нельзя, мне хоть разбейся — на дом надо заработать.

— Да угощаю я тебя, — укоризненно качал головой Аполлон. — Вот дура. Нужны мне твои деньги.

— Не.

За Тимониным отказывался и Борис.

— Дело хозяйское, — Аполлон обводил их сочувственным взглядом, качал головой, он искренне жалел их, как, может, жалеют безнадежно больного или обиженного богом. — Все зависит от капитана, — со вкусом выпив и крякнув, и зажмурившись от удовольствия, продолжал он. — Не хотел я с ним в море идти, а начальник отдела кадров Валерий Никифорович Сидоров говорит: «Выручай, ребята там хорошие, но моря не нюхали, трудно им будет. Должен же там хоть кто-то знать море». Да и его, — ткнул он пальцем позади себя в стенку, имея в виду капитана, — если честно сказать, жалко. Из местных никто с ним не пойдет. А надо в человеке поддержать веру, раз уж он не может оторваться от моря.

Аполлон не врал. Борис был свидетелем: так все и было. Начальник отдела кадров при нем долго уламывал Аполлона, пока тот наконец не согласился пойти на «двадцать первый», он не говорил почему, но никак не хотел идти с этим капитаном. Как потом узнал Борис, причины на то были веские: пять лет назад того списали из капитанов со среднего траулера по жестокой статье — «не соответствует занимаемой должности», три года он торчал на берегу, где-то в тундре, работал то ли с геологами, то ли геодезистами, а вот второй год скова в капитанах — только уж на МРС. В рыбокомбинате знали, конечно, что капитан из него неважный, в нем удивительным образом сочетались нерешительность, когда нужно быть решительным или даже жестким, и разухабистая бесшабашная смелость, похожая на ту, с какой старушки, закрыв глаза, перед машиной перебегают дорогу, авось пронесет, — когда нужно быть осторожным, но были рады и такому, четыре МРС пустыми укоризненно болтались из-за нехватки людей у причала. Потом, какой-никакой, опыт у него все-таки был.

— Не везет мне на капитанов — и все, — Аполлон бережно заткнул пробкой бутылку, кстати, еще не было случая, чтобы он напивался в море. — Два года работал на неводах на реке после одного такого вот капитана. Да заработки там стали хреновые, дай, думаю, снова попробую на МРС. Два года не плавал— и опять не повезло.

Об истории Аполлона, после которой он два года не ступал на рыболовецкий сейнер, Борис слышал от механика Кандея. Возвращались с лова, капитан разругался с механиком, один крутил штурвал, другой — машину, оба продолжали переругиваться по переговорному устройству и посадили сейнер на перемычку между подводных скал. А тут начался шторм, сейнер потопило, торчит только мачта. Кто в чем был, все семеро забрались на нее. Один из матросов не успел надеть сапог, зато успел захватить бутылку спирту. «На хрен, — говорит, — мне сапог, спирт лучше согреет». Потягивает его помаленьку, никому не дает. Сидели на мачте двое суток. Аполлон на самом верху, капитан на самом низу. Их искали, но в другом месте, не думали, что они под самым носом у поселка.

— Ну, если выживем, капитана убью, — сидя на мачте, обещал Аполлон, а он — все знали — хозяин своему слову.

— Теперь уж на том свете будем рассчитываться, — уныло отвечал ему снизу капитан.