Ухожу, не прощаюсь...

— Домой надо, — уклончиво ответил Тимонин. — Да и тоскливо тут. Вода да вода кругом. А в деревне: выйдешь в поле, соловьи разливаются, кукушка где-то… Деревенский я.

— Деревенский, значит? — Механик Плоткин с сочувственной усмешкой слушал его из угла.

— Деревенский, — пришивая пуговицу к рубахе, — с застенчивым удовольствием протянул Тимонин.

— Не стесняешься, что деревенский?

— А что мне стесняться-то? — не ожидавший подвоха, растерялся Тимонин… — Чего мне стесняться-то, если я деревенский? — Шея его начала багроветь. — Хлеб-то чей жрете? — Он отложил в сторону рубаху…

— Да не обижайся ты, — сказал Плоткин. — Просто некоторые стесняются: нет,

мол, городские мы, а сами — не поймешь откуда: ни из города, ни из деревни. Чего же тебя тогда потащило сюда, а? — Как коренной камчадал, Плоткин не любил сезонников.

— Надо, и притащило, — все еще не остыл Тимонин. — Денег решил заработать на дом, — примирительно добавил он. — Приехал в часть этот ваш толстый с красной рожей из рыбокомбината. Денег, говорит, ребята, шутя заработаете кучу.

Все засмеялись.

— Ладно, что пристали к человеку, — че выдержал Борис.

— Что, и спросить нельзя? — Плоткин отложил в сторону книгу. — Интересно же, как никак на одном судне в море ходим… Тебе, смотрю, ничего не интересно, для тебя все мы одинаковые, серые, а мне вот интересно. Тебя вот, например, что привело сюда, тоже интересно узнать. На машину решил за работать, или тоже дом в деревне собрался строить?

Борис сразу не нашелся, что ответить, а ответить хотелось достойно, похлеще, но тут, как всегда, некстати, его опередил Тимонин:

— В мореходку он осенью поступает. Вот и решил поплавать.

— В мореходку? — Было видно, что Плоткин немало удивлен. — Наследственная профессия или как — мечта детства?

— Перестань, Володя, что ты сегодня ко всем цепляешься, — вмешался до этого молчавший Кандей, Аполлон Бельведерский в разговоре не участвовал, прибыв в благодушном настроении из местного ресторанчика, он спал.

— Да что вы все на меня? — обиделся Плоткин. — Может, я тоже собираюсь в мореходное, вот и спрашиваю.

— Серьезно? — повернулся к нему Кандей.

— А почему бы и нет.

— В этом году? — глуша неприязнь, спросил Борис.

— Да года два-три еще, наверное, поплаваю, потом посмотрю, — неохотно ответил Плоткин.

— Что ж смотреть, если твердо решил? — усмехнулся Борис.

— А то, — Плоткин сузил глаза. — Профессию, как и жену, нужно выбирать раз и навсегда. А я, может, еще не уверен. Ты, конечно, уверен?

— Уверен, — твердо сказал Борис, не отводя глаз,

— Х-м, — насмешливо покачал головой Плоткин. — Романтики в тебе еще много, несмотря на службу, парень, вот что я скажу.

— А ты против романтики?

— Да как тебе сказать.

— А ты скажи.

— Глядя против какой. К морю, скажу я тебе, надо относиться проще. И строже. Оно не терпит пафоса. Я уже говорил, море, как и жену, нужно выбирать раз и навсегда.

— Опять он за женитьбу, — сладко потянулся проснувшийся Аполлон. — Знать, недолго ему с нами плавать.

— Кстати, к женитьбе тоже надо относиться проще и строже, — не поддерживая шутки, серьезно сказал Плоткин. Сегодня, как никогда, он был какой-то колючий, весь ощетинившийся. — Опять-таки без ложного пафоса и пошлой романтики. Вы думаете, почему у нас столько разводов и несчастных семей, а? Вот тебе все на свете ясно, у тебя вся жизнь наперед запрограммирована, — повернулся он к Борису. — Скажи, почему?

— Тут причин много, — осторожно сказал Борис.

— Причин, конечно, много, но главная, по-моему, одна. «Ах, какие у нее глаза! — поднял руки вверх и, разведя в стороны, закатил глаза Плоткин, кого-то пародируя. — Ах, какие у нее прекрасные ноги! Какой стан!» Но красота со временем блекнет, ноги от рождения детей и работы слоновеют, а тут еще нет квартиры, запах пеленок, а рядом тем временем подрастают еще более прекрасные женщины, и начинается битье посуды, склоки, разводы. «Ах, какая луна,