Ухожу, не прощаюсь...

— Интересная-то интересная, — усмехнулся Федорыч. — Два инфаркта я заработал на этой интересной работе, да не только в инфарктах дело… Теперь я хочу только тишины, и чтобы никто меня больше не дергал. Вот года три хочу посидеть здесь, на Апохончиче: в два месяца раз приходит вертолет, а то и реже. За это время, может, снова соскучусь по людям, не знаю. А пока меня не тянет.

— Ну, а с прежнего места, из Мосэнергоремонта, почему ушли?

— С прежнего места?.. — Федорыч задумался. — Черт его знает. Может, меня все новое тянуло, неизведанное, где можно бы приложить силы, поломать голову. А когда все становилось ясным, я уходил на другую работу. Подниматься по служебной лестнице, выбиваться в администрацию — это меня не ин тересовало, да и боялся я этого. Я не умею приказывать…

— А на фронте? — осторожно перебил я.

— На фронте — другое дело, — усмехнулся Федорыч. — Да и там больше мне приказывали… Почему я ушел из лаборатории? Просто мое время уже ушло. Потом я уже говорил, что никогда в своей жизни не стремился чего-нибудь добиться.

— Ив молодости?

— В молодости?.. — Федорыч грустно улыбнулся: — В молодости и у меня были честолюбивые мечты. Была у меня одна заветная мечта, большая мечта. На нее, пожалуй, и жизни не хватило бы. А тут война. Демобилизовался только в сорок шестом. А потом я решил, что время мое ушло… А теперь что? Я — рядовой инженер. И не просто рядовой инженер, а с двумя инфарктами. Чего-то грандиозного для человечества я уже не создам. Пришли молодые, умнее меня, образованнее, им и карты в руки. Зачем занимать место, на котором другой сделает больше. Ну, а потом, — Федорыч опять грустно усмехнулся, — я подсчитал как-то: ну, осталось мне до шестидесяти пять лет, вряд ли я больше со своими двумя инфарктами протяну. Как вы думаете, профессор? Молчите… Так отдам я их своей программе, о чем мечтал в детстве, о чем мечтал на фронте, что невозможно было в послевоенные годы. А тут как раз Володька Степанов предложил поехать к нему на Камчатку. Ну, может, протяну я больше — дай бог! — может, меньше. Кто знает. Жалко ли умирать? Жалко, конечно. Но я считаю, что каждый человек должен освобождать свое рабочее место и умирать вовремя — чтобы не быть обузой или даже бедствием другим. Что было бы, если бы все жили по триста лет?.. И в, то же время, разве бы плохо — пожить триста лет?! А умирать, конечно, не хочется. А что такое жизнь? И зачем она нам дана, если все равно все будет прахом? И как она вообще появилась? Никто этого не знает. Существует множество гипотез, а главного-то никто не знает. Даже вулканологи — и те на этот счет свое мнение имеют. Евгений Константинович Мархинин зон считает, что большую роль в появлении жизни на Земле сыграли вулканы. Слышали о Мархинине? Он, кстати, эту сейсмостанцию основал.

— Да, — я кивнул.

— Ну, тогда, наверно, знаете, что он автор теории вулканического образования внешних оболочек Земли, в том числе воды и атмосферы и происхождения преджизни. Вначале были вулканы, в результате их деятельности появились на планете первые органические соединения. Остальное взяла на себя эволюция, ей служили так называемые случайность и необходимость, которые с помощью времени перепробовали невероятное множество вариантов соединений атомов углерода, водорода, кислорода, азота и в конечном итоге получили живые существа. Видите, как просто: азота, кислорода, водорода… Но это все равно еще не ответ. Эта теория, как и другие, не решается идти дальше проблемы возникновения на Земле первичных органических соединений, разных там аминокислот, нуклеиновых кислот. Но ведь наличие таких кирпичей жизни — это одно, а возникновение самой жизни, сознательной жизни, человека — совсем другое. Чем больше мы проникаем в тайны жизни, тем удивительнее и непонятнее становится основной вопрос: как и зачем возникла жизнь? Думать, что из таких кирпичей жизнь возникла сама по себе, — значит верить в чудеса. Верить, что кто-то управлял этим эволюционным процессом, — тоже верить в чудеса. Недавно в каком-то специальном журнале прочел, что один из основоположников современной молекулярной биологии профессор Крик вообще отказался от попыток понять происхождение жизни. Ведь все-таки, как и зачем она родилась, если все равно все умирает? В чем суть, пресловутая необходимость ее? Так-то вот.

Федорыч встал, ушел в аппаратную.