Ухожу, не прощаюсь...

— Но все-таки. — Мне не хотелось объяснять, что все тут измеряется другим временем, что минуты, часы и даже дни в ожидании транспорта здесь не в счет, что далеко не все зависит от начальника экспедиции: хоть расшибись он, авиация не подчиняется ему и даже может послать куда подальше. Конечно, Семену Петровичу, человеку чрезвычайно занятому, вынужденному раскладывать сутки на минуты, это казалось диким. Я же, вспоминая, как в первый раз тоже бесился от нетерпения, лишь снисходительно улыбался, как взрослый над ребенком. — Тут все может быть. Привыкайте к мысли, что пятнадцатого вы в клинике не будете. Так, числа двадцатого. Может получиться, и пятнадцатого. Но все-таки готовьте себя, что двадцатого. Так легче жить. Знаете, как будет приятно: вы намечали двадцатого, прилетели восемнадцатого.

— Бросьте вы эти шутки, — уже всерьез рассердился Семен Петрович.

— Я не шучу. Просто я лучше знаю, как в здешних краях ждать вертолеты. И хочу, чтобы вы спокойнее отнеслись к этому.

В десять вертолета, разумеется, не было. Семен Петрович побежал в палатку к Эмману, тот в одиннадцать должен был выходить на связь. Пришел успокоенный:

— Вертолет будет к обеду.

Я хотел сказать, чтобы он не очень-то надеялся, что вертолет будет к обеду, но промолчал— лучше не трогать его сейчас, напрасно сейчас переубеждать, сам убедится.

Вулканологи рядом уже обедали, а Семен Петрович все смотрел в небо.

— Давайте все-таки поедим и мы, — осторожно сказал я.

— Ну, давайте, — неожиданно легко согласился он.

Весь обед он молчал. Потом снова пошел к Эмману. Вернулся с меньшим оптимизмом:

— Сообщили, что будет завтра. Как это: обещать — и не сдержать слова?!

Я был спокоен: продуктов у нас еще на двое суток, а там видно будет.

Вертолет не пришел и завтра. Семен Петрович перестал ходить к Эмману. Мы сидели около своей палатки на хрустящем черном пепле, которому, куда ни глянь, не было конца, над ним поднимались тяжелые и едкие испарения. Семен Петрович то и дело вытаскивал из своего рюкзака косметический крем и подолгу тщательно втирал его в пальцы — не каждая женщина так следит за своими руками. За этим занятием его застал Эмман.

— Что это он? — вполголоса спросил меня Вячеслав Борисович.

— Что? — не понял я.

Широко раскрытыми глазами Вячеслав Борисович повел в сторону Семена Петровича. На губах его бродила чуть ли не презрительная улыбка.

— А, — засмеялся я. — Он же хирург! Готовится к операциям.

— Каким операциям?

— Пятнадцатого у него в клинике уже операционный день. Пальцы должны быть гибкими, чувствительными. А здесь они огрубели.

— А, — облегченно сказал Эмман.

На третий день пришла радиограмма, что до пятнадцатого числа вертолетов вообще не будет — нет горючего. Мы в последний раз пообедали все на том же черном пепле — крошечный кусочек желтого, завалявшегося сала, вытрясли крошки из мешочка из-под сухарей.

— А дальше как? — спросил Семен Петрович. Он уже, кажется, со всем смирился.

— Пойдем на поклон к вулканологам. К Эмману.

— Неудобно. Они же сами почти впроголодь.

— А что делать?! Все равно поделятся… Ничего, с голоду не помрем.

Но с вертолетом нам все-таки повезло. В этот же день к вечеру он неожиданно вывалился откуда-то из-за Толбачика, навис над бочками из-под горючего. По номеру в бинокль я узнал вертолет хабаровских геодезистов. Сначала в Федотовке царило растерянное недоумение, ведь была радиограмма, что вертолетов не будет, потом к нему бросились десятки разное время ожидающих оказию людей, и пилот побоялся приземлиться на взлетной площадке, завис в стороне, я заранее понял его маневр, кинулся наперерез. Пилот махнул мне, я дал условный знак Семену Петровичу, бросился к палатке — собирать ее было уже некогда, кое-как напялив рюкзак и согнувшись под ним, побежал обратно к вертолету, с ужасом видя, как вокруг него сжимается кольцо бегущих со всех сторон людей, во что бы то ни стало всех их нужно было опередить. Казалось, сердце не выдержит, сжав зубы, я подналег, и мы раньше других оказались в чреве вертолета, вслед за нами успели заскочить еще несколько человек, и, пока остальные соображали, в чем дело, вертолет уже набирал высоту. Внизу одиноко белела наша палатка — а ладно, ребята заберут! — жалко только, около нее остались валяться мои видавшие виды сапоги: нехорошо бросать вот так честно и долго послужившие тебе походные вещи, или надо закопать их, или сжечь, но сейчас было не до этого — видит бог, но все равно я чувствовал угрызение совести — и через два дня уже вполне цивилизованных мытарств мы снова были в Ключах на сейсмостанции.

Степанова на станции не застали — улетел на Шивелуч. Спросили про Федорыча, как он там, на Апохончиче.

— Вроде бы ничего. А Степанов даже рад» что разбило всю аппаратуру, институт будет вынужден монтировать на станции новый щит. Со старым-то замучились.

После полудня появился Степанов. Мы передали ему просьбу Севы Козева и Володи Ушакова о замене.