Украденная юность

Радлов цеплялся за эти слухи, верил им, ибо ему необходимо было во что-то верить, чтобы не впасть в отчаяние. Вокруг рта залегла горькая складка, глаза потеряли свою юношескую ясность. Он был потрясен гибелью друга, сердце ныло, словно у него самого отняли руку или ногу ‘ Конечно, он отомстил за Клауса, он подбил танк, но ведь Клаус от этого не ожил, и Радлов не испытывал удовлетворения, вспоминая об уничтоженном танке.

— Кис-кис…

Одичавшая кошка прыгала по развалинам; казалось невероятным, что она уцелела в эту ночь. Радлов видел, как грязный, потный Браун, присев на корточки возле воронки, манит к себе кошку.

— Кис-кис.

Кошка ощетинилась, фыркнула, но в конце концов все-таки подошла к нему и разрешила себя погладить. Браун раскрошил на ладони печенье и протянул кошке. Потом поднялся и подошел к Радлову, животное последовало за ним.

— Эй, Радлов!

— В чем дело?

— Тебе приказано явиться к Шарфу. Дело, наверно, в подбитом танке.

Уничтоженный танк сделал Иоахима героем. Собственно говоря, он обязан этим Брауну, здорово привравшему и преувеличившему случившееся, — конечно, Браун при этом не забыл представить и себя в наилучшем свете. Но Радлов вовсе не чувствовал себя героем. Ведь все равно никто не поймет, почему он это сделал. Он считал, что обязан был сделать это в память Клауса, в память своего погибшего друга. Но теперь, когда Клаус отомщен, он уже не ощущал никакой радости. Кивнув Брауну, который снова занялся кошкой, и сунув в рот кусок шоколада, Радлов пошел к блиндажу лейтенанта. Чудесный день — солнце, голубое небо и молоденькая, отливающая яркой зеленью травка, образующая островки на выгоревшей земле. У них дома, верно, уже зацвели вишни, там тишина и покой. Разве Брандт не заверил его, что ему нечего беспокоиться о родных! Смерть, хаос, уничтожение свирепствуют лишь здесь, в Берлине. Но здесь же, среди своих солдат, находится и Гитлер. Он не оставил Берлина, и его присутствие, как сказал Геббельс, ценнее двадцати дивизий. При этой мысли у Радлова радостно забилось сердце. Нет, не напрасными были и тяжелые бои, и жертвы, и даже гибель Клауса. Он ведь погиб за Германию.

Блиндаж лейтенанта смахивал на свежий, только что насыпанный кротом холмик. Худое ястребиное лицо командира взвода высунулось из-за укрытия. Иоахим ускорил шаги и, молодцевато подтянувшись, доложил о своем прибытии.

Шарф кивнул:

— Поздравляю, гитлерюнге Радлов! — лейтенант сиял, словно сам подбил танк. — Тебя представили к награде, и ты должен явиться к командиру нашей боевой группы.

Радлов понятия не имел, что их часть переформирована в боевую группу и кто их командир. Но прежде чем он успел спросить, Шарф сказал:

— Я дам тебе сопровождающего.

Через десять минут Радлов двинулся в путь.

II

Губертус Брандт не солгал, когда в учебном лагере сообщил Иоахиму Радлову, что ему звонил отец. Разговор был короткий, но штандартенюнкер знал теперь, как ему вести себя.

— Слушай внимательно, мой мальчик, — отец старался перекричать треск в аппарате, — тебя откомандировывают в главный штаб молодежных соединений, предписание уже послано. Я только что договорился с гаулейтером, тебе будет дано особое задание.

— Отлично, отец!

— Руководитель гитлерюгенда вместе с фюрером и верховным командованием выедут из Берлина и направятся на юг страны. Гаулейтер знает об этом от Бормана, который намекнул, что фюрер не останется дольше в Берлине. Таким образом, ты по крайней мере ускользнешь от русских целым и невредимым. А когда все кончится…

— Значит, ты считаешь…

— Не перебивай меня. Я ничего не считаю. Когда все кончится, мы встретимся у дяди Альберта в Мюнхене. Здесь пока еще спокойно. Мать не перенесет всех этих волнений. Русские уже близко, каждую минуту у нас тоже может начаться. Тебе все ясно?

— Да, отец.

— Ну, так держи ухо востро, мальчик, желаю удачи. Прощай!

На другое утро после этого разговора за Брандтом приехала легковая машина главного штаба гитлерюгенда и доставила его в Берлин.

Но, явившись для доклада к Артуру Аксману, однорукому рейхсюгендфюреру, в штаб на площади Адольфа Гитлера, Брандт нашел там лишь несколько невыспавшихся юнцов, которые жгли документы, рвали в клочья знамена и ломали мебель. От них он узнал, что Аксман перенес свой командный пункт в бомбоубежище на Вильгельмштрассе, неподалеку от рейхсканцелярии. Однорукий встретил Брандта приветливо, и Губертус понял, что отец позаботился о нем. Адъютант отвел его в комнату, обставленную с суровой простотой: походная кровать, стол и шкаф — ничего лишнего, а вскоре Брандт привык и к тяжелому воздуху убежища. Он принимал сообщения от баннфюреров из районов, еще не занятых русскими, и в свою очередь сообщал и обобщал сведения о действиях групп, оставшихся в занятых местностях Германии. В его обязанности входило ежедневно докладывать эти данные Аксману, который передавал их рейхслейтеру Борману.