Украденная память

– Лена, перестань, – строго оборвала ее Фаечка и, глянув на Катю, расплылась в улыбке. – Девочка моя, иди скорее, я тебя поцелую.

Маленькая, кругленькая Фаечка выкатилась из-за стола. Обхватила Катю короткими ручками, приподнялась на цыпочки и расцеловала в обе щеки. От нее приятно пахло шоколадом и ванилью.

– Какая же ты у нас красавица! – мило грассируя, воскликнула Фаина Ильинична. Так громко, что многие посетители обернулись и уставились на Катю. Она почувствовала себя неловко. – Что ты краснеешь? Это же правда, деточка!

– Да уж куда там красавица, – Елена Анатольевна скептически поджала губы, – извела себя совсем.

– Не слушай ее, Катенька. Просто она, как любая мать, хочет, чтобы ты была еще лучше, еще краше. Ругает, значит, любит, – доверительно сообщила Фаечка. – Ну-ка, иди ко мне поближе, расскажи, как ты живешь.

– Нормально, – пожала Катя плечами.

– Нормально – хорошо или нормально – плохо? – прищурилась Фаечка и погрозила пухлым пальчиком.

– Нормально хорошо! – рассмеялась Катя.

– Вот и чудесно! – Фаина, казалось, вполне удовлетворилась Катиным ответом. – А то тут Елена воду мутит... – Она стрельнула глазами в подругу. – Оставь ребенка в покое, она сама во всем разберется. Я вон Левку своего пилила, а он взял, да и уехал.

Фаечкин единственный сын Лев, талантливый ученый-физик, уже десять лет проживал в США. В середине девяностых его пригласили в Массачусетский технологический институт читать лекции, а потом предложили работу преподавателем. Так он и осел за океаном. Перетащил жену Сонечку, обзавелся потомством. Короче говоря, пустил корни.

Фаечка ужасно скучала и переживала. Но сегодня, побывав у сына в гостях и только что вернувшись, она была счастлива.

Фаина Ильинична подробно рассказала о Левином житье-бытье, показала фотографии.

– Боже мой! – вскричала она наконец, посмотрев на часы. – Я же страшно, преступно опоздала!

Катя смогла изложить свою просьбу, когда они топтались в очереди в гардероб.

– И когда тебе это нужно? – нахмурила брови Фая, глядя на Катю снизу вверх.

– Честно? Вчера, – улыбнулась Катя. – На самом деле, чем скорее, тем лучше...

Бондаренко словно подменили. Куда только подевалась наглая, горластая девица, заставлявшая театр ходить по струнке?

Кроткий взгляд, тихий голос, приветливая улыбка... Милая, интеллигентная барышня.

Яков Борисович Пескарь в себя не мог прийти от изумления.

– Кто бы мог подумать, кто бы мог подумать, – бормотал он, нервно теребя шелковый шейный платок.

Ржевская клятвенно обещала на следующее же утро отправиться в церковь и поставить свечку в честь чудесного превращения. Костюмеры, которым больше других доставалось от капризной артистки, чуть не плакали от счастья. Монтировщики сцены на радостях раздавили бутылочку. Короче говоря, театр ликовал!

В антракте на женский этаж поднялся Порогов. Он выхаживал по длинному коридору, попыхивая неизменной сигарой, и громко вопрошал каждого встречного:

– Нет, вы видели, как она сегодня играла? Как щемяще-пронзительно она играла? Сара Бернар! Комиссаржевская!

С ним трудно было не согласиться. Действительно, в Ларисином прочтении образа Лидии Чебоксаровой, героини пьесы Островского «Бешеные деньги», появилось нечто новое. Искреннее, трогательное и обезоруживающее.

Во втором акте Катя побежала смотреть на Бондаренко. Еле протиснулась в забитую до предела будку осветителей, столько было желающих стать свидетелями гениального исполнения роли Лидочки.

– Что вы нам работать мешаете?... – беззлобно ворчали осветители, не отрываясь от действия, происходящего на сцене.

– Неужели это результат психотерапии? – вслух пробормотала Катя, вернувшись в гримерный цех.

– Ой, не могу! – хмыкнула Агафонова. – Это результат очередной хитроумной акции, направленной на завоевание цели.

– Какая же ты злая, Света, – осуждающе покачала головой Ржевская. Она мастерила бусы, нанизывая стеклярус на прочную нитку.

– Я не злая, – парировала Светка, – я справедливая.

– Знаешь, Свет, – задумчиво произнесла Катя, – в чем-то я с тобой согласна. Но сейчас ты не права. Лариса действительно изменилась. И сегодня потрясающе играет. Прямо мороз по коже.

Катя так и сказала Бондаренко, когда после спектакля пришла забирать гримерные принадлежности: накладные ресницы, парик, коробку со шпильками.

– Спасибо, – радостно улыбнулась в ответ Лариса. – Я и сама почувствовала какой-то прорыв в роли. Раньше меня что-то сковывало, что-то мешало до конца понять Чебоксарову. А теперь, благодаря Наталье Андреевне, как будто глаза открылись.

– Подожди, – перебила Катя, – как ты говоришь? Наталья Андреевна? Кто это?

– Фантастическая женщина! – Бондаренко повернулась к Кате, лицо ее светилось от переполнявших эмоций. – Наталья Андреевна Дроздовская – настоящая волшебница.

– Дроздовская? – не веря своим ушам, повторила Катя. – Юлькина сестра?

– Ой, точно, она! – хихикнула Лариса. – А я и забыла. Слушай, Катя, она потрясающий, гениальный врач. Всего за один сеанс вернула мне веру в себя. Я ощущаю себя абсолютно счастливой.