Украденная победа 14-го года

Жизнь Ставки в этот день текла по-прежнему однообразно: в 9 ч.30 мин. Николай II приходил в штаб и до 12 ч.30 мин. проводил его с Алексеевым, после чего был завтрак, потом прогулка на автомобилях; в 5 часов пили чай и после этого приходила петербургская почта, и царь уходил к себе для работы с ней. В этот день от императрицы пришло две телеграммы. В одной говорилось, что в «городе пока спокойно», а в вечерней уже появились опасения, «что совсем нехорошо в городе»[452].

26 февраля, видя полный паралич правительства, председатель Государственной думы Родзянко встретился с премьер-министром, князем Голицыным и стал убеждать его уйти в отставку, чтобы спасти положение в столице и побудить царя пойти на создание правительства, состоящего из известных и влиятельных лиц страны. Князь не имел сил справиться с волнениями и забастовками, но он имел беспредельное упрямство в удержании ускользающей от него власти, и чтобы остановить притязания Родзянко, премьер вытащил из своей папки и показал думскому председателю документ о роспуске Думы, подписанный императором еще 13 февраля. Как заряженный пистолет, который Голицын угрожал разрядить – тут же поставить сегодняшнюю дату под документом, что заставило Родзянко уйти ни с чем[453]. После ухода Родзянко Голицын, подумав, поставил на документе императора дату 26 февраля и отправил его министру юстиции Добровольскому для оформления и опубликования в печати. Вместо тушения пожара в него были подброшены дрова: депутаты отказались расходиться и вокруг себя сразу создали самый опасный очаг напряженности. Родзянко не блистал решимостью, он всегда причислял себя к верным сторонникам монархии, но вернувшись в Думу после встречи с Голицыным, он не уставал повторять: «Сделали меня революционером, сделали!», – твердил он[454].

В этот же день он отправил первую телеграмму царю, в которой говорилось: «необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство». Одновременно председатель Думы обратился по телеграфу к главнокомандующим фронтами и к генералу Алексееву с просьбой поддержать его обращение[455].Николай II все еще был в неведении относительно масштабов волнений в столице империи и продолжал свою обычную размеренную жизнь в Ставке. Прочтя телеграмму председателя Думы, царь, по позднему признанию Фредерикса, сказал ему: «Опять этот толстяк Родзянко мне написал разный вздор, на который я ему не буду отвечать»[456]. Большая часть телеграмм в Ставку министром внутренних дел Протопоповым и военным министром Беляевым отправлялась на имя дворцового коменданта Воейкова, который был одним из главных заговорщиков и одним из влиятельных сотрудников прусской разведки, действовавшей в окружении царя. Они в деталях докладывали ему, в каких масштабах развиваются события в столице империи, чтобы он лучше был ориентирован для принятия своего решения в отношении отстранения Николая II от власти. Вместе с министром двора, графом Фредериксом, и своим многочисленным аппаратом обеспечения и обслуживания, стоявшим по рангу выше генералов и офицеров военного штаба Алексеева, они сумели в течение четырех дней – 24-27 февраля докладывать Николаю II все события, происходящие в столице и в стране, в такой успокоительной форме, что царь проводил все эти дни в полном покое. Можно вполне предположить, что во все эти дни Николай II не был знаком ни с одной тревожной телеграммой из Петрограда, а все ответы на них давались людьми Фредерикса и Воейкова. Ведь огромный опыт переписки на востребованную военную тематику для нужд германской армии между императором и императрицей, совершаемой прусской агентурой, действовал в течение все войны, и его формы были использованы и в данной обстановке. Нам не оставлены свидетельства переговоров царя с царицей в эти тревожные для них и для империи дни, как не оставлены свидетельства телеграмм императрицы Александры Федоровны, что он дошли до адресата. Об этом подтверждает и сама императрица, которая по прибытию в Царское Село генерала Иванова, попросила его прибыть к ней и в два часа ночи. 2 марта Александра Федоровна заявила ему, что она ничего не знает о судьбе своего мужа, к которому она пыталась отправить даже аэроплан[457].

И у нас нет ни одного доказательства личных переговоров Николая II с председателем правительства князем Голицыным, с председателем Государственной Думы Родзянко, и, наконец, со своим младшим братом великим князем Михаилом Александровичем. Хотя, как утверждают военные Ставки, в апартаментах царя, был особый телефон для прямых переговоров с Петербургом. Но кто контролировал его?

Все это проходит как бы мимо царя, а на самом деле, все эти дни Николай II был умышленно отстранен от правдивой информации о положении дел в столице своим близким окружением. Если ему что-либо тревожное и сообщал начальник штаба генерал Алексеев в присутствии министра императорского двора графа Фредерикса, то последний имел такое влияние на царя, что его мнение и оценка всех событий была решающей.