Украденная сиська

Мертвец — или кем бы ни было это существо — услышал. Крутанулся на кресле всем телом, так, что раздался неаппетитный хрящеватый хруст, уставился на нарушителя глубоко утопленными в глазницы лампочками. Безгубый рот будто бы раскрылся от удивления, а следом раздался мерзкий крякающий звук — из тех, какими разражаются машины ГИБДД, если загородить им проезд. И тут же почему-то все озарилось ярким зеленым светом.

«Почему зеленым, тревога же обычно красным?» — глупо подумал Артем, топчась на месте, а, спустя мгновение, тут же себя обругал — чего он стоит? Нужно бежать, валить, пока не явилась охрана, ведь если здесь такие «сисадмины», то как же может выглядеть местный ЧОПовец?

Зеленый свет заполнил и коридоры, придавая всему болезненно-новогодний оттенок — даже рельсы блестели как праздничная мишура. А еще они вовсю скрежетали, будто где-то уже совсем рядом тормозил огромный поезд.

— Сука-сука-сука!

В голове всплыла дурацкая картинка — плакат с мальчишкой, что погнался за футбольным мечом и вот-вот угодит под электричку, а снизу надпись — «Не стой на путях!» Беда была в том, что железная дорога опутывала коридоры сверху до низу — стены, пол и потолки, а вот никакой платформы не было. Артем метнулся в один коридор, в другой — без толку: кругом горящие ярко-зеленым семафоры; теперь-то Артем догадался, что это такое. И семафоры четко указывали неведомому машинисту — путь свободен. От осознания такого обстоятельства кишки скрутило нервной судорогой; нужно срочно искать выход. Артем чертыхнулся, ругая себя — надо было оставлять какие-нибудь ориентиры — хоть крестики мелом, хоть хлебные крошки. Прислушавшись, он определил, где скрежетало сильнее и рванулся в противоположную сторону. Кроссовки скользили по гладко отполированным рельсам, дыхание сбилось — не требовалось системным администраторам в больницах проходить аттестацию ОФП, а если бы все же требовалось, пожалуй, Артема бы признали профнепригодным. Нечто скрежетнуло особенно громко, и, кажется, неведомый машинист сменил направление. Теперь даже стало слышно что-то похожее на двойной паровозный гудок, в котором почему-то проскальзывали нотки надрывного воя — так, наверное, выла бы электричка, если бы могла почувствовать проходящие по ее проводам тысячи вольт — как приговоренный на электрическом стуле, лишенный права умереть.

— Да куда же здесь…

Замешкавшись на очередном повороте, он упустил момент, когда скрежет и вой оказались в непосредственной близости. Оглушительная волна резанула по ушам, а следом на другом конце коридора (или тоннеля?) вспыхнули две ослепительно-ярких фары. Не проморгавшись как следует, Артем панически метнулся в сторону и встрял боком стопы прямо в желоб рельсы. Споткнулся, вывернул лодыжку и шлепнулся на спину.

— Стой! Стой! Человек на путях! Человек на путях! — визжал он, но неведомый машинист то ли не мог, то ли не хотел тормозить.

«Тормозной путь поезда при экстренном торможении составляет около полукилометра при скорости девяносто в час» — вспомнилось с занятий по вождению. Определить скорость несущегося состава не удавалось, но вот полукилометра у Артема точно не было.

— Сука!

В какой-то бессмысленной, почти киношной надежде — в стиле героических партизанов из российского кино, что с черенками от лопат идут штурмовать укрепленный форт — Артем выхватил из кобуры травмат и направил его в промежуток между фарами. Вовремя одумался — поезду от его пуль хоть бы хны, а в замкнутом пространстве от выстрелов можно и оглохнуть. Пожалуй, единственным верным решением оставалось закрыть глаза и подумать о чем-то важном — например, о маме, которую не навещал уже месяца два, или, может, мысленно попросить прощения у отца, на чьи похороны Артем не явился — был слишком занят «мутками». Но в голову почему-то лезла всякая ерунда — о том, что у него ни разу не было с мулаткой, или о том, что он так и не попил коктейля из кокосовой скорлупы. А потом фантазия и вовсе выкинула фортель — вместо кокоса у него в руке оказалась та самая отрезанная сиська, и он посасывал не пина-коладу через трубочку, а втягивал густой комковатый гной через потемневший сосок. Мулатка — горячая, с бархатной кожей и пушистым «афро» — и на голове, и ниже — тоже побледнела до гжельной синевы, покрылась трупными пятнами. Без какого-либо выражения на лице на Артема смотрела недавно оскверненная «элитная нидвижимость» — мертвая Мысина. Он даже усмехнулся — сейчас должно было прозвучать что-то в стиле глупых детских страшилок, вроде «Отдай мою сиську!», но чем можно напугать того, кто, спустя секунду-другую будет размазан несущимся поездом в кровавую кашу?

И тем не менее, Артем взвизгнул, когда чья-то рука действительно схватила его под руки и потянула назад.

— Вставай давай, блин! — проворчал смутно знакомый женский голос.