Украденная служанка

Роуз вернулась через несколько минут с небольшой корзинкой с длинной ручкой, прикрытой плотным белым полотном. Я отвернула угол салфетки, увидела маленькую закупоренную бутылку, свежий хлеб, кружок сыра и ветчины. Хватит для легкого обеда. Я поблагодарила горничную и отправилась в путь.

Не могу злиться на Энтони. Я сама поддалась, и пусть на конечный шаг меня подтолкнуло зелье, наше недолгое время вместе многому меня научило. Не хочу омрачать воспоминания обидой. Я ушла от принца к другому по собственному выбору, и сердце говорит, что выбор верен.

Я бездумно гуляла по тропинкам, рассматривая диковинные цветы. На высоких кустах цвели мелкие синие колокольчики, возле земли распускались алые блюдца с несколько мятыми лепестками. Последние бойцы, готовые отступить перед холодами.

Дорожка завела меня в тупик, дальше шел подъем на крутой холм. Подняв юбки, я решительно начала подъем, перехватив удобней ручку корзинки.

Сверху простирался красивый вид на живописную деревеньку с красными крышами. Слева у небольшого озера паслось стадо овец, выглядевших как серые комки ваты с черными носами и обвислыми ушами. А еще я увидела тоненькую фигурку девушки с мольбертом у самого края озера.

Пруденс. Я узнала ее по фамильным угольно-черным волосам и нарядной одежде. Рядом на складном стуле устроилась сиделка и стоял скучающий стражник. Сестра лорда сосредоточенно рисовала.

Я решительно направилась к ней. Пруденс не обратила на меня никакого внимания, вся отдавшись процессу рисования. Я поздоровалась кивком головы с сиделкой, та приложила палец к губам, призывая не отвлекать художницу.

Тихо устроившись на траве, я внимательно наблюдала за движениями кисти Пруденс. Сестра лорда Бестерна находилась в каком-то трансе, двигалась плавно, точными мазками наносила краску на холст.

В нашем мире ее картину назвали бы гиперреализмом. На холсте можно было рассмотреть каждую травинку, мельчайшие волны на глади пруда. И еще что-то не давало покоя… Я переводила взгляд с озера на холст и обратно, подмечая схожие детали, а потом словно прозрела, осознав разницу. Пруденс рисовала пруд весной, с яркой зеленью, чистым воздухом, прозрачной водой. А сейчас осень, трава на берегу жухлая и отливает желтизной, на поверхности плавает ряска.

Я затаила дыхание, и меня охватило чувство близкого чуда. Интуиция кричала, что у девочки — свой, особый дар. По-иному я не могла объяснить, как, видя перед глазами одно, она рисует совсем другое.

Сиделка достала из кармана яблоко и сочно захрустела. Я тоже вспомнила, что голодна и удачно захватила корзину съестного как раз для такого случая. Разложила на коленях салфетку, достала ломоть хлеба, ветчину. Предложила сиделке, но та отрицательно покачала головой, а стражник, хоть и смотрел голодными глазами, но отказался с непроницаемым лицом.

Пруденс водила по холсту отмеренными механическими мазками, а я любовалась холодной красотой художницы. Идеальная белая кожа без единой морщинки, прозрачные льдистые глаза, волосы цвета воронова крыла. Теперь я видела, что они короткие, как у меня, и свободно ниспадают на плечи, не связанные лентой. На свадьбу Пруденс, кажется, надела шляпку.

Я дождалась, пока она закончит рисовать, и попросила разрешения проводить домой. Она тихим голосом сказала:

— Хорошо.

И принялась очищать кисти, аккуратно складывая в коробку.

— Она привыкла, что до обеда ее сопровождаю лишь я и Фрэнк, ваша светлость, — тихо шепнула сиделка.

— Я не помешаю, поверьте. Пусть Пруденс привыкнет ко мне, а я буду рада познакомиться с ней поближе.

Может, в моем новом положении я и не должна была бы отчитываться перед сиделкой, но мне хотелось по возможности сохранить дружественные отношения, несмотря на то что в голосе женщины слышались нотки недовольства.

Мы прошлись по траве до сада, затем обратно в дом. По дороге Пруденс не произнесла ни слова, хотя я несколько раз пыталась заговорить с нею. Она смотрела прямо вперед, будто меня не существует.

Даже стук ее каблуков по резному паркету звучал точно в определенном ритме. Пруденс шла ожившей статуей, и только движение складок на платье да вздымающаяся грудь говорили о том, что она из плоти и крови.

У входа в мастерскую мое сердце забилось чаще. Первой зашла Пруденс, а я уже занесла ногу сделать первый шаг, как меня окликнула одна из горничных:

— Ваша светлость! Приехала ваша компаньонка.

— Я скоро буду, — отмахнулась я и поспешила за сестрой мужа.

Та поставила картину на мольберт в светлое место на просушку, критически рассматривая работу. Я жадно оглядывалась в мастерской. Все холсты стояли, прислоненные лицевой стороной к стене. Единственный открытый, с замеченной раньше девушкой, написанный с фотографической точностью, привлекал внимание.

— Можно я посмотрю? — попросила я.

— Да, — не отвлекаясь, ровно ответила сестра мужа.