Украденное лицо

– Она просто эксцентричная, вот и все. Но вот и я тоже, как думаешь, разве нет?

Луиза не отвечает.

– Ты так не думаешь, Лулу?

– В смысле… – Луиза уже растерялась. – Немного, мне кажется…

– Господи, тебе, наверное, так скучно…

Женщина, катающаяся в собственном дерьме, катается в нем на сцене.

– Бедненькая Лулу. Для тебя, должно быть, тяжкое бремя – терпеть мои капризы.

– Не говори глупостей, – отвечает Луиза. – Я их просто обожаю.

– Ну… и как там Хэл?

Луиза замирает.

– Что?

– Я видела, как вы там… трепались.

– Ему захотелось креветок.

– Он тебе нравится, так ведь?

– Господи… Хэл! – Луиза даже не думает, что Хэл нравится Рексу. – Конечно, нет.

– Я в том смысле, что это нормально, если нравится. Тебе нужно с ним трахнуться. Скажу тебе… он идиот. Но идиот богатый. И, знаешь ли, забавный.

– Я не хочу трахаться с Хэлом, Лавиния.

– Тебе нужно хоть с кем-то трахнуться, Лулу. Это пошло бы тебе на пользу! Тебе нужен бойфренд. Нам как-то нехорошо, ну… проводить все время вместе.

Краем глаза Луиза видит, как Мими восторженно аплодирует женщине, катающейся в собственном дерьме.

– Я хочу проводить с тобой все время, Лавиния, – произносит Луиза.

Она смотрит в пол. Этот пассаж у нее очень хорошо получается.

– Как же здорово, что ты сегодня пришла, Лавиния. Ты знала… знала, что в глубине души мне очень хотелось тебя видеть.

– Знаю.

– Жаль, что я вместе с тобой не могу смотреть шоу.

– Знаю.

– Я знаю… я сглупила… не надо бы мне было соглашаться на эту халтурку.

Лавиния смотрит в телефон.

– Нет, – говорит она. – И вправду не надо было.

В половине одиннадцатого Мими засыпает на сиденье. Она храпит.

Лавиния продолжает танцевать одна в неоновых огнях, озаряющих ее красными, синими и зелеными всполохами.

– Лулу, – бормочет она. Теперь еще двое мужчин потрогали Луизу за попку, и ей очень больно стоять на каблуках. – Моя Лулу.

Луизу аж воротит от того, какое облегчение она испытывает.

Лавиния украдкой направляется к бару.

– Ты у меня лучше всех, Лулу. Ты это знаешь.

– Знаю.

– Нам надо сфотографироваться. Вдвоем.

– Когда закончу работу, – отзывается Луиза. – Сфотографируемся. Я освобожусь в четыре.

– Нам надо вломиться в гримерку! Посмотреть, этот трах с фаллоимитатором – настоящий?!

– Когда закончу работу, – повторяет Луиза ровно тем же тоном, словно это как-то подействует.

– Нам надо туда вломиться и сфоткаться с роботом!

– Пожалуйста, – шепчет Луиза, – прошу тебя, Лавиния, не надо…

Но Лавиния полна уверенности и решимости.

– Мими обещала, что сделает это со мной. Но она… ну, ты знаешь Мими… она не умеет пить. Она не такая, как ты, она не такая, как мы, Лулу.

– Я не хочу, чтобы меня уволили, – говорит Луиза. – Ну, пожалуйста.

– Господи, Лулу. – Лавиния закатывает глаза. – С тобой было так весело!

Она встает.

– А мне всегда весело!

Лавиния берет ее за руку и показывает пальцем:

– Еще стихов, помнишь? Еще, блин, стихов – за каким хреном я тогда эту татуировку делала?

Луизе нельзя вот так стоять. Ей нельзя разговаривать с посетителями (хуже того: с посетительницами), вон тот парень, что хлопал ее по попке, уже злится, и Хэл просто блаженствует, уединившись в углу с другой официанткой, и если эта подработка пройдет хорошо, сказали, что будут другие, и, конечно, ее будут трогать за попку, но тут громадные чаевые, а у нее нет на это времени… блин, у нее нет на это времени… и если бы только она могла объяснить…

– На хрен все, – заявляет Лавиния. – Я иду. Хочешь – пошли, хочешь – нет. Мне начхать.

Она выплевывает палочку от коктейля.

– Никому верить нельзя.

И отворачивается.

* * *

Жизнь всегда поворачивается к тебе различными сторонами.

Ты собираешь вещи и уезжаешь, залезаешь в потрепанный «Шевроле» или в фургон для переезда – не важно. Читаешь стихи у воды или куришь косяк на железнодорожном мосту, говоришь «Я люблю тебя» на холме в парке Хай-Лайн или посреди девонширских лесов.

В любом случае все одно и то же.

Наступает день, когда ты берешь ключи от однокомнатной квартирки рядом с железной дорогой в районе Бушуик и думаешь: «Сегодня, вот сегодня тот самый день, когда все начнет меняться». Тебе кажется, что ты больше никогда не увидишь Девоншир с его убогими одноэтажными торговыми центрами, железнодорожными путями и хмурыми приземистыми домиками. Ты распахиваешь настежь дверь, вытягиваешь руки и танцуешь на каждом пустующем сантиметре нового пространства с темными короткими волосами и закрытыми глазами. Когда ты их вновь открываешь, перед тобой стоит Виргил Брайс на длинных и тонких ногах и со скрещенными на груди руками, и он тебе говорит: «Не очень-то заводись, дорогая моя, кто знает, как долго ты сможешь здесь продержаться». И хотя вы спорили всю дорогу, хотя вы спорили шесть часов, пока ехали сюда, ты думаешь: «Нет-нет, на этот раз все по-другому, на этот раз я вырвалась вперед, я победила».

Даже когда он подходит к тебе совсем близко. Даже когда он проводит пальцами по твоим волосам.

Даже когда он говорит: «Просто не хочу, чтобы ты разочаровалась, когда мир не увидит того, что вижу я».