Украденное лицо

– «Ромео и Джульетту».

– Опера. Бо-о-оже, я бы померла!

Она вплотную наклоняется к Луизе.

– Я бы с удовольствием сходила в оперу, понимашь. Как-нибудь подбей Лавинию раздобыть мне билетик.

Она смеется, словно очень остроумно пошутила.

– Может, как-нибудь достанешь гостевую контрамарку? – На зубах у нее помада.

– Может быть, – отвечает Луиза.

– Вот умничка, – говорит Афина. – Держи козыри при себе. – Она снова игриво толкает Луизу. – Девчонки вроде нас с тобой, – рассуждает она, – должны держаться вместе. Крутись, пока можешь. Только… ну, сама знаешь… держи нос по ветру.

– Ты это о чем?

– Ты ее давно знаешь?

– Шесть месяцев. Ну, плюс-минус.

– Вот. – Афина хлопает ее по запястью. – Так и думала. Прямо как я.

– В каком смысле?

– В том смысле, что я бы пока не паниковала. У тебя есть, наверное, еще месяц-другой. – Она вздергивает подведенную бровь. – Но на твоем бы месте я бы обзавелась резервным планом. – Она жестом велит освежить бокалы, хотя Луиза даже не успела допить первый. – Когда она выставила Мими, той пришлось свалить домой, типа, на два месяца, чтобы накопить на задаток – вот ведь печаль. А та, что до нее была, – Лизабетта… Господи, по-моему, она собрала вещички и смоталась…

– До Мими?

Афина пожимает плечами:

– Вот я и говорю – продавайся, пока можешь. – Она издает неприятный смешок. – Кроткие ни хрена не наследуют. – Она осушает бокал. – Раздобудь мне как-нибудь билетик в оперу.

Она уходит, оставляя Луизу платить по счету.

Луиза добирается до дома уже в полночь. По-прежнему льет дождь. Лавинии по-прежнему нет. На звонки она не отвечает.

Луиза ждет на другой стороне улицы, устроившись на крыльце особняка, так что если миссис Винтерс спустится, она ничего не заметит, пусть там нет козырька, и пусть все еще идет дождь.

Луиза прикидывает в голове суммы, чтобы успокоиться:

Плата за первый и последний месяцы: тысяча шестьсот долларов – нет, неправда, не найдет она студию за восемьсот – та квартира была с фиксированной платой – ей придется искать соседку – о господи, со вторым комплектом ключей – где-то гораздо дальше. О господи, еще и разъезды.

У нее на банковском счете шестьдесят четыре доллара.

У нее в наволочке триста долларов наличными из денег Лавинии.

У нее даже работы нормальной нет.

У меня получится, думает Луиза, – заставляет себя думать – у меня получится.

Вот в чем штука: не получится.

Лавиния приезжает в два часа ночи.

Она вываливается из такси.

Падает перед входом в здание.

Чулки у нее порваны. Платье надето наизнанку. Из губы сочится кровь.

– Господи!

Луиза мчится со всех ног, чтобы помочь ей подняться.

– Ты откуда, блин, такая явилась?

Глаза у Лавинии смотрят в разные стороны.

– Я тебя жду (не злись, не позволяй себе злиться). У меня ключей нет.

– Ой. – Лавиния роняет ключи. Луиза их поднимает. – Ладно.

– Ты где была?

– Нигде. Гуляла.

Они заходят в подъезд. Поднимаются по лестнице.

– У тебя платье наизнанку надето.

Лавиния не отвечает. Она на четвереньках карабкается по лестнице.

– Я переживала за тебя.

– Нет, не переживала!

Лавиния пытается встать, ухватившись за перила, но снова падает.

– Ты ведь радовалась, да? Радовалась – весь вечер твой, да?

В глазах у Лавинии слезы. Слезы текут у нее по лицу.

– Ну, я, меня не пускали в дом…

– Да пошла ты! – орет Лавиния. – Пошла ты – это мой дом! Мой дом – мой и Корди!

В конце коридора открывается дверь.

– Право же.

На пороге стоит миссис Винтерс.

Луиза шепчет очередное извинение.

Лавиния просто начинает смеяться.

– Нет, вы верите, а? – бросает она в лицо миссис Винтерс. – Теперь эта сучка думает, что это ее дом.

– Я просто уложу ее в постель, – говорит Луиза. – Я просто приведу ее домой – и все. Потом уйду.

– Очень хочется верить, – отвечает миссис Винтерс.

Она вздергивает бровь. Потом закрывает дверь.

Лавиния продолжает смеяться, когда Луиза с трудом открывает дверь и вталкивает ее в квартиру.

– Господи… не трогай меня! Что с тобой такое?

– Заходи, заходи, – отвечает Луиза. Она так устала. – Прошу тебя.

– Не трогай меня, блин!

– Да скажи мне, что случилось-то?!

Луиза усаживает ее. Приносит лед и прикладывает к губе.

– С… с тобой кто-то что-то сделал?

– А ты что, ревнуешь?

Лавиния трясет длинными, ненатуральными волосами.

– Что… хочешь снова ко мне подкатиться, так, что ли?

– Я иду спать.

– Отлично! Иди спать! Мне плевать… мне, блин, плевать, что ты делаешь.

Луизе не спится.

Какое-то время она смотрит в потолок, потом на люстру Лавинии, на расписанную золотом лепнину Лавинии, на трехметровую картину маслом Лавинии с обнаженной парижской куртизанкой, которая, скорее всего, подделка.

Она встает.

Идет в гостиную.

Открывает дверь в спальню Лавинии.

Она лежит в косых лучах падающего на нее лунного света. Ее золотистые волнистые волосы напоминают ореол, как у ангела Розетти, как у утонувшей Офелии. На ней ночная рубашка.

Она все еще спит с плюшевым мишкой.