Украденное лицо

220 долларов. Четыре «Кровавых Мэри». Бутылка вина, которое Луиза едва пригубила.

Лавиния продолжает играть с телефоном.

А Луиза думает: скажи что-нибудь, скажи что-нибудь, скажи что-нибудь.

Луиза ничего не говорит. Кладет на стол кредитную карточку. Расписывается.

– По-моему, тебе надо с ним переспать, – произносит Лавиния. Она по-прежнему смотрит в телефон. – Тебе и вправду нужен мужик.

Луизе мужик не нужен, не очень.

В свое время был нужен (все время был нужен). Виргил (когда Виргил изволил), а потом, когда она наконец (ненадолго, ненадолго) сменила номер, она пустилась во все тяжкие и трахнулась с парнем-феминистом в туалете бара в Краун-Хайтс. Ей очень его не хватало (прикосновения, по большей части прикосновения, но еще и смеха, покусывания и слов «Какая же ты красавица»).

У Луизы четыре года не было секса.

Если не считать того, что произошло в опере, однако трудно определить то, что случается между двумя девчонками-натуралками, когда они пьяны и ни одна из них не кончает.

Секс, считает Луиза, наверное, все-таки пустая трата времени.

Луиза говорит Лавинии, что свидание у нее сорвалось.

– Вот мужики, – пожимает плечами Лавиния. – Я же тебе говорила. Да пошли они все.

Луиза манкирует работой в «ГлаЗаме». Меня слегка беспокоит, что вы не очень серьезно относитесь к проекту, пишет женщина из Висконсина, которая управляет бизнесом. Нам надо поднажать, хорошо?

– Ты просто слишком хороша для всех, – заявляет Лавиния. – В этом мире никто тебя не достоин.

В тот вечер Луиза снимает с банковского счета Лавинии триста долларов в заведении на углу Семьдесят шестой улицы и Лексингтон-авеню, тогда как она должна быть у «Агаты и Валентины» на пересечении Семьдесят девятой улицы и Первой авеню и покупать дорогие сыры, которые Лавиния никогда не съест.

Луиза решает прогуляться.

Она знает, что уже поздно и что ей надо бы поспать (ей столько приходится всего нагонять и столько еще надо сделать), но она боится, что если вернется в дом, то разбудит Лавинию. А если Лавиния проснется, ей захочется поговорить с ней или сделать ей прическу, или сфоткаться, а Луиза не может этого вытерпеть, не сейчас.

Она заходит в парк (все в цвету, все розовое), не в Проспект-парк, а в парк Карла Шурца, небольшую полоску зелени рядом с резиденцией мэра, откуда видно Ист-Ривер, и где стоит статуя Питера Пэна. Поскольку все в цвету и розовое, перед закатом все высыпали на улицу, и влюбленные держатся за руки, прижимаясь друг к другу. Все в Нью-Йорке, кроме Луизы, целуются и влюблены. А Лавиния спит или смотрит в кровати по неизвестно какому разу «Фортуну войны», и внезапно Луизе становится так одиноко, так чертовски одиноко, хотя так и не должно быть, хотя одиночество – это неблагодарность, поскольку Лавиния дала ей так много (комнату, выпивку, наркоту, праздники, о господи, праздники). И воровать деньги (это не воровство, это страховка, это репарации, она по-прежнему сидит на мели) – это тоже неблагодарность. Может, она такая и есть, может, она самый неблагодарный человек в мире, что у нее есть все это, а ей все-таки хочется быть в Проспект-парке, держась за руки с парнем, которому не было до нее дела настолько, что он даже не послал ей сообщение о разрыве.

Луиза не сердится. Ей нельзя сердиться.

Она открывает «Фейсбук» и пишет Рексу:

Приятно было повидаться на балу у Моргана.

Ничего двусмысленного. Ничего предательского. Просто обмен любезностями.

Ха-ха, мне тоже.

Надеюсь, я не причинил неприятностей?

На что Луиза отвечает: Не больше обычного.

Это хорошо.

Как жизнь?

Все нормально?

На что Луиза отвечает: Как обычно.

Это да или нет?

Не уверена, пишет она. Выдался долгий день.

Я заметил.

Конечно же, заметил. Все фото, что Луиза выкладывает – для него.

Похоже, вы там обе всласть повеселились. Очень гламурно.

Они были в винтажных купальных костюмах. А макияж – в стиле беззаботных 1920-х годов.

Это все макияж, отвечает Луиза.

Не верю.

Клянусь.

Докажи, пишет Рекс.

Как?

Сфоткай себя чем страшнее, тем лучше, как только сможешь.

Она фоткает.

Она боится, но корчит рожицу, высовывает язык, таращит глаза и делает селфи.

Гм, пишет Рекс.

Маленькое окошко, показывающее, что он печатает комментарий, замирает, потом мигает и снова замирает.

Это не макияж, пишет он.

Затем: Извини.

Мне дозволено это сказать?

Тебе дозволено делать все, что захочешь, отвечает Луиза. Ты один из нас.