Украденные жизни

После долгого молчания доктор Коннелли, наконец, заговорила. Она закрыла блокнот, который лежал на её колене, и села на край стула.

— Купер, — сказала она успокаивающе. — Здорово, наконец-то, это выпустить. На это потребовалось много времени, не так ли?

Он не ответил, просто продолжал издавать низкие, судорожные всхлипы. Я осталась стоять на месте, мои ноги тряслись. Я до сих пор была в своих мыслях, всё ещё хотела сбежать. Хотела убежать быстро и далеко, но до сих пор стояла на месте. Я делала это ещё потому, что мой выбор — обнимать мужчину, которому принадлежало моё сердце, который хватался за меня, словно я была его единственным спасательным кругом. А он, несомненно, был моим. Я сумела удержать всё в себе, кроме вздохов, которые делала. Болезненных вздохов. Ведь Купер был моим воздухом, а мой воздух был поглощён горем. Так что, да, дышать было почти невыносимо. Это всё равно, что пытаться дышать огнём. Это обжигало всё внутри. Я поборола ещё одно желание сбежать — сбежать от глубокого горя, которое мне пришлось испытывать.

— Ничего страшного, — сказала доктор Коннелли. Она встала, чтобы передать мне коробку с салфетками, которая стояла на краю её стола. — Чувства исцеляют, и вам обоим предстоит очень длительное лечение. Эти эмоции хороши тем, что они позволяют излечить от тех эмоциональных ран, которые вы так долго носили в себе. Известно вам или нет, но они присутствовали у вас. И теперь, когда мы рассматриваем эти раны, то можем начать работу по их излечению. Маленькими шажками. Раны на коже не заживают за ночь, также и этими. Это путь, и мы пройдём его. Мы не можем изменить то, что случилось с нами или с кем-то, о ком мы очень заботимся, но мы можем изменить то, как справляемся с этим. Этим мы и занимаемся сейчас. Это хорошо.

Перед уходом доктор Коннелли дала нам номер своего мобильного:

— В случае, если вам нужно будет поговорить, — сказала она. — Увидимся на следующей неделе. Но если я понадоблюсь раньше — звоните.

Дверь лифта открылась, и мы вошли вместе, рука об руку. Когда она закрылась, Купер придвинулся ко мне и обнял обеими руками, сильными и оберегающими. Низким тембром он начал напевать песню Энрике Иглесиаса «Hero» (Примеч. Название песни переводится как «Герой». Она начинается словами «Позволь мне быть твоим героем»). Я затаила дыхание. Потерялась в его словах, потерялась в его теплом дыхании рядом с моим ухом, потерялась в медленном танце наших тел, решивших жить собственной жизнью. Я была полностью потеряна — в нём.

Двери лифта открылась, и вошли два человека. Купер сделал вид, что не заметил их, и продолжал петь, и мы покачивались в такт мелодии. Мы двигались в лифте, как будто исполняли медленный танец. Не имело значения, где мы были в тот момент, потому что место, где мы должны быть — это рядом друг с другом. Ещё недавно я была бы слишком смущена, чтобы сделать что-то подобное на публике. Но сейчас мне было всё равно. Нам нужен был момент, и мы воспользовались им. Припев ещё раз... «Я могу быть твоим героем, детка. Я могу поцелуем прогнать твою боль. Я всегда буду рядом с тобой. Ты умеешь удивлять».

Лифт остановился между этажами, и двери открылись. Никто не зашёл, а те двое остались внутри вместе с нами. Ощущение остановки и начала движения между этажами вызвало лёгкое головокружение, но опять же, это чувство могло быть вызвано и тем, что властелин моего сердца исполнял мне серенаду после того, как плакал в моих объятиях.

Купер пел мне, пока мы обнимались. Не уверена, сколько времени лифт простоял, но когда он зазвенел, и двери открылись ещё раз, кто-то кашлянул.

— Это первый этаж. Будете выходить?

Купер взял меня за руку, и мы обернулись к говорившему. В лифте с нами оказались дама и маленький ребёнок. Я посмотрела вниз, женщина держала ребёнка за руку. Оба были тихими с того момента, как зашли в лифт. Я уже было собралась извиниться, но вместо этого улыбнулась:

— Да, спасибо.

Мы вышли, и дама сказала:

— Думаю, это самое милое, что я когда-либо видела, — она обернулась и посмотрела на мальчика, стоящего рядом с ней. — Вот, на что похожа любовь, — сказала она ему, указывая на нас. Улыбка растянулась по всему лицу мальчика, а Купер протянул руку и взъерошил ему волосы. Я на самом деле не знала, что сказать, поэтому любезно улыбнулась обоим.

— Ты очень хороший певец, — сказал мальчик, глядя на Купера с восхищением.

— Спасибо, маленький мужчина. Это твоя мама?

— Да, — ответил мальчик, глядя на неё.

Купер улыбнулся им обоим:

— Заботься о своей маме. Она у тебя единственная, — он ещё раз взъерошил мальчику волосы, и мы повернулись, чтобы уйти.

Мы услышали, как малыш сказал:

— Буду. Обещаю, — и его голос стих за закрывающимися дверями лифта.

Купер не обернулся назад, но я увидела, как уголки его рта приподнялись вверх, когда он открывал двери для меня.

— После тебя, любимая.