Украденный голос. Гиляровский и Шаляпин

–  Может, прогуляться вышел?

–  Подождем?

–  Подождем. Я, если честно, устал. Не готов прямо сейчас обратно идти. И к тому же – вдруг он вернется? Тут мы его и возьмем – тепленького.

Певец сел прямо на стол, похлопал по карманам.

–  Черт! А портсигар-то… прихватили с собой!

–  Кто?

–  Да те двое, что меня утащили. Какой был портсигар! Вот ведь, сволочи!

–  Это тот самый – серебряный?

Шаляпин мрачно кивнул и грохнул кулаком по столу:

–  Вот сволочи!

Было видно, что пропажа портсигара очень его огорчила.

–  Да и закурить теперь нечего! А курить охота!

–  Не осталось ли у вас махорки?

Он пошарил по карманам и выудил несколько мятых обрывков газеты. Но махорка, вероятно, рассыпалась, когда его тащили по подземелью. Шаляпин наскреб всего одну щепотку, смешанную с грязью, печально посмотрел на нее и попытался скрутить самокрутку. Но прикурив от лампы, он всего раз затянулся, а потом сплюнул, вытер крошки табака с губ и бросил окурок на пол.

–  Гадость! Давайте, что ли, поговорим? Может, и курить расхочется?

–  Давайте.

–  Там у двери я спросил – не кажется ли вам странным то, что говорила Агафья про этого – как она его назвала – Полковника?

–  То, что у него руки трясутся? Конечно, я отметил это. Если у него так сильно трясутся руки, то он не мог оперировать мальчика.

–  Именно.

–  К тому же посмотрите вокруг. – Я обвел рукой подвал. – Вряд ли он стал бы отмывать ребенка и одевать его в чистую рубаху.

–  Вряд ли, – отозвался Шаляпин. – Но почему Полковник?

–  Да-да, интересно. Может, он военный?

–  Военный врач?

–  Да. Из бывших.

Шаляпин недоверчиво покачал головой:

–  Чтобы врач, да еще военный опустился до такого состояния? Чтобы крал детей? Чтобы стал убийцей? Не верится мне…

Я усмехнулся:

–  Ну, Федор Иванович, на Хитровке кого только не встретишь! Взять хоть вашу Агафью!

–  Так-то уж она и моя?

–  А знаете ли вы, – спросил я, – что родилась она в приличной семье и получила хорошее воспитание? А ведь она родом откуда-то с Волги – то ли из Царицына, то ли из Симбирска. Я как-то с ней даже по-французски говорил – она его знает намного лучше, чем я.

–  Не может быть!

–  Да-да. По молодости влюбилась в офицера и сбежала с ним. А он оказался подлецом – воспользовался девушкой и бросил. В семью вернуться она не смогла – после такого позора. Подалась на Москву, в горничные. И опять попала к подонку. Сбежала от него, скиталась по улицам, а оттуда – на Хитровскую, тут ее и заприметил сутенер, стал ее «котом». А дальше – вниз, по накатанной дорожке. И вот – вы видели, до чего дошла! «Ведра выносит»! Кошмар!

–  Да уж, – пробормотал певец, – грязная работенка.

–  Это, простите, только так говорится – «ведра выносит». Она не просто ведра выносит – там же каторжники иногда по месяцу и более сидят без женщин. Так что наказание заключается не в том, чтобы вынести поганое ведро – нет. Ее там насилуют с позволения «кота».

Шаляпин уставился на меня широко раскрытыми глазами, в которых читался ужас.

–  Да-с. Такие нравы.

–  Несчастная женщина! И никакого выхода из этого нет?

–  Да она и сама не пойдет. Куда ей идти?

Шаляпин соскочил со стола и прошелся по подвалу. Остановился у ковра и поскреб его грязным пальцем.

–  Как это ужасно, Владимир Алексеевич! – сказал он тихо. – Уж, кажется, и времена дикости ушли в прошлое, и крепостное право давно отменено, и прогресс… Ведь совсем скоро наступит будущее – двадцатый век! А послушать вас – вот она, дикость, первобытность! Уж сколько я такого навидался в детстве, а и то кажется – все не то, не так беспросветно, всегда есть надежда… Я и сам – разве не пример того, что эта надежда есть? Ведь я – в прямом смысле – из грязи в князи! А она? Есть ли у нее будущее? Нет! Все ее будущее – это грязь, насилие и в конце смерть! И ведь не одна она такая – так ведь?

–  Почитай, вся Хитровка такая, – ответил я. – Впрочем, это ведь особое место – сюда как магнитом тянет всех подонков земли Русской. Но и тут люди живут. Люди!

–  Такие, как ваш Болдоха? – саркастически ухмыльнулся Шаляпин. – Кстати, как вы с ним разделались?

–  Не я. Его свои и порешили. Правда, не без моего скромного участия.

–  Убили?! – побледнел Шаляпин.

–  Зарезали, – кивнул я спокойно. – Впрочем, если бы не его, так меня. Тут уж выбирать не приходилось.

–  Зарезали… – повторил Шаляпин и передернул плечами.

Мы помолчали немного.

–  О чем вы думаете, Владимир Алексеевич? – спросил Шаляпин.

Я осторожно, чтобы не испачкаться, облокотился на стол.

–  Вот чем дольше я тут сижу, тем больше берет меня сомнение. Того ли человека мы тут поджидаем? Не получится ли как с доктором Берзиньшем?

–  Отчего?

–  Ведь судя по рисунку, его похититель и бороду брил, и усы подстригал, и ходил в цилиндре с тростью – то есть был человек неопустившийся. А тот, кто живет здесь, в подземелье, разве не должен он был одичать и превратиться в типичного хитрованца?