Мое преображение не заметила разве что собачонка профессора Трулли, которую преподавательница таскала повсюду с собой. Часть одногруппниц высказала одобрение, желая польстить, часть промолчала из зависти. Адепты и прежде крутились вокруг меня, особенно, с той поры, как узнали, кто мой отец, теперь же вились, будто осы над медовой дыней.
Я долго думала, стоит ли продолжать писать картину, в итоге решила, что мельница в холле и правда смотрится не очень. Пришло время отправиться ей на склад, поэтому по окончании занятий направилась прямиком к ректорскому дому. Мне сложно было переступить его порог после всего, что случилось, но борьба со страхами, завершение начатого дела, пусть не самого приятного – очередной шаг к взрослению. К тому же Огонек был так мне рад, что все сомнения сразу отпали прочь. Главное, чтобы врожденные мягкость и уступчивость не сорвали хорошо разработанный план.
Дабы избежать столкновения со светловолосым магом, я частенько поглядывала на часы, в результате покинула дом в половине пятого. В академии я тоже избегала его. Стоило завидеть издалека, разворачивалась и шла в противоположном направлении. Рабочий кабинет обходила стороной всевозможными путями. В столовой появлялась либо раньше него, либо чуть позже.
Я была не готова к новой встрече, нуждалась в передышке, чтобы перестать вести себя подобно подростку, думать о любимом человеке день и ночь, совершать глупости в его присутствии. И учеба могла послужить лучшим лекарством от назойливых мыслей!
Так прошла неделя. Даже столь короткий срок показал, что разработанная мамой методика работала. Я стала более уверенной, меньше печалилась, наконец-то закончила изучать труды малоизвестного ученого по водной магии, отработала большинство заклинаний и поделилась ими с Питером, который почти поселился в нашей комнате. Старосте не нравились произошедшие перемены, поскольку он не мог больше коротать вечера с возлюбленной. Но деваться было некуда. Нам всем приходилось учиться жить несколько иначе, в другом ритме и при других условиях.
Улегшееся поначалу волнение за огневика в какой-то момент снова напомнило о себе. Мне нужно было увидеть его хотя бы мельком, понять, все ли с ним в порядке, чтобы вернуть сердцу потерянный покой. Пожалуй, пришла пора отважиться показаться ему на глаза, всего на мгновение, однако Хлоя внесла корректировки в планы.
– С нашим ректором происходит что-то странное, – выдала она в среду за обедом. – Заметила?
Сердце заколотилось в груди, будто молот о наковальню. Оно по-прежнему заходилось от стука при упоминании огневика.
– Мы не пересекались почти две недели. В чем выражается его странность? – я постаралась придать лицу и голосу невозмутимость, только вышло не очень удачно.
– Часто хмурится, находится мыслями где-то далеко. Представляешь, сегодня задал в качестве домашнего задания ту же тему, что и на прошлой лекции. Ничего подобного с ним прежде не случалось. Может, дело в тебе? – Хлоя не удержалась и расплылась в широкой улыбке.
– Маловероятно. Давай поговорим о ком-нибудь другом. Например, о твоем одногруппнике Ричарде. Что он из себя представляет?
Подруга удивилась не на шутку. Помолчала с полминуты и принялась сухо выдавать информацию о будущем целителе. Меня не интересовал жгучий брюнет с темно-карими глазами, я просто хотела отвлечь ее от болезненной темы под названием «Лорд Кристендер».
Фраза Хлои о странном поведении ректора всплыла в памяти, когда обнаружила на подоконнике в библиотеке поднос с воздушным пирожным и чашку, прикрытую сложенным листком бумаги. Стоило приподнять, как над чашкой взвился пар, а по помещению поплыл умопомрачительный запах шоколада, словно кто-то только что приготовил его. Без понятия, как хозяину дома удался подобный трюк, но мне пришелся он по душе.
Я усмехнулась, сделала глоток любимого напитка, на краткий миг закрыла глаза от наслаждения, развернула листок и прочла:
«
Несмотря на желание отдалиться, возвести между нами стену, он снова фривольно подписался. Что бы это могло значить? Ответа не нашлось.
Я с удовольствием выпила целую чашку горячего шоколада, съела пирожное и взялась за работу. Подчас рисования нередко подлавливала себя на том, что улыбаюсь, стирала улыбку и бралась за старое…
В пятницу меня на подоконнике ждал букет ярко-фиолетовых ирисов. Ни роз, ни орхидей, а именно ирисов удивительно насыщенного цвета. Они обладали необъяснимой сокровенностью, хрупкостью, нежностью и были, пожалуй, самыми любимыми у меня. Я увезла букет в «Жемчужину» и любовалась им все выходные.
По возвращении в общежитие нашла в почтовом ящике короткую записку от главы:
«