Украденный сон

— Оно конечно, но все-таки… Нервничаю, даже не знаю, отчего. Вдруг она мне понравится?

— И что в этом плохого?

— А как же мама? Мне тогда придется как-то выравнивать свое отношение между ней и этой дамой.

— Ну ты загнула, Аська. А если она тебе не понравится, тебе придется пересматривать свое отношение к Лёне, так, что ли?

— Именно. И вообще, ситуация какая-то… Двусмысленная. Может, зря я это затеяла?

— Раз затеяла, значит, не зря. Ты же у меня умница, ничего зря не делаешь. Перестань дергаться.

— Не утешай меня, Лешик. У меня внутри все дрожит. Давай остановимся, я покурю.

— Слушай, ты повзрослеешь когда-нибудь или нет? Ведешь себя, как маленькая девочка: плохая — хорошая, нравится — не нравится.

Они остановились у подъезда родительского дома. Настя уселась на скамейку и вытащила из сумки сигареты. Сделав глубокую затяжку, она взяла Лешину руку и прижала к своей щеке.

— Лешик, я дура, да? Ну, вразуми меня, скажи что-нибудь умное, чтобы я успокоилась. Мне так стыдно, словно я маму предаю.

Леша сел рядом с ней, ласково обнял за плечи.

— Ты действительно еще ребенок, Аська. Тебе тридцать три года, а ты так и не представляешь себе, что такое семья и супружеская жизнь.

— А ты представляешь? Тоже мне, специалист по брачно-семейным делам.

Ты же заплесневелый холостяк.

— Я — другое дело. Я до сих пор живу с родителями и наблюдаю их отношения каждый день. А ты уже давно живешь одна, и забыла, что это такое — ежедневно на протяжении многих лет делить с кем-то жилье и бытовые проблемы. И, между прочим, постель. Так что перестань маяться заранее. Докуривай быстрее, и пойдем.

— Лешик, знаешь, о чем я подумала?

— Если бы ты тогда аборт не сделала, нашему ребенку было бы сейчас уже тринадцать лет.

— Как ты догадался?

— А я сам об этом сейчас подумал. И потом, Асенька, мы с тобой знакомы почти двадцать лет. Я научился твои мысли читать.

— Да? Тогда читай дальше.

— Ты подумала, что если бы ты оставила ребенка и вышла бы за меня замуж, то сейчас ты не мучилась бы вопросом о том, насколько этично тебе знакомиться и сидеть за одним столом с любовницей отчима при том, что он все-таки остается мужем твоей матери. Тебе было бы просто не до этого. А может быть, и отношение к проблеме было бы иным. Правильно?

— Леша, хочешь, правду скажу?

— Говори свою правду, и пойдем, я окоченел здесь дожидаться, пока ты перестанешь нервничать.

Он встал со скамейки и потянул Настю за руку. Та медленно поднялась.

— Ну, где обещанная правда? — спросил он с улыбкой.

— Я очень тебя люблю. Но иногда ты меня пугаешь.

— Врешь ты все, — тихо ответил Леша и осторожно погладил ее по щеке. — Если бы ты меня любила, то не держала бы на холодной улице, когда нас ждут знаменитые папины цыплята. А человек, способный тебя напугать, еще на свет не родился.

* * *

Настя прислушалась к ровному дыханию Леши. «Кажется, заснул, — подумала она. — Ну почему природа так неравномерно распределяет свои милости? Одни досчитают до десяти и тут же засыпают. А другие, вроде меня, без снотворного могут пролежать до рассвета с открытыми глазами».

Она встала с постели, накинула теплый махровый халат и на цыпочках вышла на кухню. В квартире было холодно, несмотря на то, что отопление работало вовсю, потому что щели в оконных рамах, а также между балконной дверью и косяком были огромными. Приводить их в порядок было некому, а затыкать ватой или поролоном Настя, по обыкновению, ленилась. Она зажгла на плите все четыре конфорки, и через несколько минут кухня наполнилась удушливым теплом.

Настя перебирала в памяти события прошедшего вечера. Леша прав, не надо смешивать отношения отцов и детей с отношениями родителей с другими людьми. Напряжение, сковавшее Настю перед дверью родительской квартиры, постепенно прошло, подруга Леонида Петровича оказалась симпатичной и славной женщиной, совсем не похожей на мать, Надежду Ростиславовну. Лешка изо всех сил старался быть остроумным и галантным, и это ему вполне удалось. Во всяком случае, новую знакомую он совершенно очаровал. Отчим, казалось, был всем доволен, кормил их восхитительными цыплятами «табака», никаких вольностей и панибратства по отношению к своей гостье не допускал, и под конец Настю «отпустило». Но неясное чувство вины перед матерью продолжало давать о себе знать и сейчас.

Она нерешительно сняла телефонную трубку и набрала длинный код и номер телефона в далекой Швеции, где было еще не так поздно, как в Москве.

— Настя? Что случилось? — встревоженно спросила Надежда Ростиславовна.

— Ничего не случилось. Просто ты давно не звонила.

— У тебя все в порядке? — продолжала настойчиво спрашивать мать: уж очень необычным было то, что дочь сама позвонила ей, да еще в такой час.

— У меня все хорошо, мама, не волнуйся. Я в полном порядке.

— А отец?

— Он тоже. Мы с Лешкой сегодня были у него. Он кормил нас потрясающими цыплятами.

— Ты меня не обманываешь? У вас точно все в порядке?

— Точно. Неужели должно непременно что-то случиться, чтобы мы друг другу позвонили? Просто я соскучилась.

— Я тоже скучаю по тебе, доченька. Как у тебя на работе?