Украденный сон

Романы Бризака были не единственными романами «на русскую тему», которые читала Настя Каменская. Более того, из многочисленной литературы, продающейся на книжных лотках, она выбирала именно такие произведения. Ей было интересно, как видят и изображают русских зарубежные писатели. Каждый такой опыт показывал, что о достоверности говорить не приходится. Даже писатели-эмигранты, много лет прожившие в России, не могли избежать огрехов при изображении сегодняшней российской действительности. А уж о таких авторах, как Мартин Круз Смит, написавший знаменитый бестселлер «Парк Горького», и говорить нечего. Настя соскучилась уже на сороковой странице, мужественно домучив книгу почти до конца, но все-таки не дочитала, не сумев справиться с раздражением от явных глупостей и нелепостей в описании московской жизни. Потом она добросовестно пыталась прочесть «Полярную звезду» и «Красную площадь» того же Круза Смита, и снова потерпела неудачу. Книги были откровенно плохие, и ей оставалось только удивляться, почему за рубежом они стали бестселлерами.

Но с Бризаком все было иначе. Конечно, думала Настя, он не Сидни Шелдон и не Кен Фоллет, но детали у него удивительно правдивы. Кажется, будто он прожил в России всю жизнь, что он и сейчас здесь. Ее поражало, с какой точностью он называет цены на те или иные товары или услуги, даже когда события в его книгах происходят в последние два-три года. Но это ладно, цены каждую неделю печатаются в некоторых газетах, и при желании их можно получить и выудить всю необходимую информацию. Однако в произведениях Бризака были и другие детали, о которых в газетах не прочтешь, о них можно только знать из собственного опыта, много лет работая бок о бок со следователями, сыщиками, прокурорами и судьями, ежедневно общаясь с продавцами в магазинах и с бабками в очередях, а заодно и отсидев порядочный срок в исправительно-трудовой колонии, о чем наглядно свидетельствовал один из последних романов писателя, названный им «Грустное возвращение». И в Насте крепла уверенность, что Жан-Поль Бризак — русский эмигрант. Что же касается изящного французского языка, которым были написаны его книги, то у него могли быть переводчики и редакторы. А прячется он от журналистов и фотографов, чтобы не разрушать легенду о французе-беллетристе. А может быть, он скрывается от правосудия…

— Виктор Алексеевич, нам нужно выяснить, бывал ли Бризак в России. Я хочу понять, откуда в его голове появился этот злосчастный скрипичный ключ салатного цвета. Если мы с вами не верим в потусторонние силы и ясновидение, то остается единственное объяснение: Вика Еремина и Жан-Поль Бризак были свидетелями одного и того же события, в котором фигурировала странная картинка. Впоследствии эта картинка снилась Ереминой, превратившись в навязчивый кошмар, а Бризак, не столь впечатлительный, включил ее в свой творческий арсенал.

Гордеев задумчиво грыз дужку очков, слушая Настю. Он выглядел еще хуже, чем несколько дней назад, но в его взгляде больше не было вопроса. «Он уже знает», — поняла Настя. Да, полковник Гордеев уже знал или почти знал, кто из его сотрудников оказывает услуги преступникам. Он только не знал, что ему теперь делать, как совместить служебный долг с человеческими чувствами.

— Другого объяснения быть не может? — наконец спросил он.

— Наверное, может быть и другое. Только я его еще не придумала. Это — пока единственное.

— Хорошо, я свяжусь с ОВИРом. Но что мы будем делать, если Жан-Поль Бризак — это псевдоним, а в паспорте у него совсем другое имя? Ты об этом подумала?

— Я пытаюсь через своего знакомого выяснить, не знают ли этого Бризака в журналистских кругах. Может быть, им что-нибудь известно насчет псевдонима и настоящего имени.

— Что за знакомый? — нахмурился Гордеев.

— Геннадий Гриневич, работает в театре помощником режиссера.

— Ты давно его знаешь? — продолжал допытываться полковник.

— С детства. Да что с вами, Виктор Алексеевич? — вырвалось у Насти. — Нельзя же весь мир подозревать. Так и с ума сойти недолго.

— Вот тут ты права. Иногда я думаю, что и вправду сошел с ума, — горько усмехнулся Гордеев. — Ладно, Стасенька, работай. И еще раз прошу тебя, девочка, держи свои умозаключения при себе. Не делись ими ни с кем, только, может быть, с Чернышевым, и только в крайнем случае. Ты поняла?

— Мне очень трудно, Виктор Алексеевич, — тихо сказала Настя. — Вы меня поставили в такие условия, когда я раздаю поручения направо и налево, как большой босс, а ребята при мне выполняют роль шестерок. Они обижаются, и я их понимаю. Да и не по мне такая роль, я по натуре не лидер.

— Терпи, Стасенька. — Впервые за много дней голос начальника смягчился и потеплел. — Терпи. Так надо для дела. Вспомни свою Лебедеву.