Украденный сон

— По-моему, мы проскочили поворот на Озерки. Надо разворачиваться.

Он развернул машину, и уже через минуту они увидели нужный поворот, а оттуда до дома Смелякова было совсем близко.

Бывший следователь Григорий Федорович Смеляков жил в большом двухэтажном кирпичном доме, окруженном яблоневым садом. Всюду чувствовалась умелая и заботливая хозяйская рука: в аккуратно подстриженных кустах, и в свежевыкрашенном заборе, и в расчищенной дорожке, ведущей от калитки к дому.

— Хозяин вас ждет? — спросил Борис, запирая машину.

— Нет.

— А вдруг мы его не застанем, что тогда?

— Вот когда не застанем, тогда и решим, что делать, — ответила Настя, стараясь казаться беззаботной. На самом деле она ясно понимала, что сегодня они получили выигрыш во времени, и если не смогут его использовать, если Смеляков куда-нибудь уехал, то… Додумывать мысль до конца ей не хотелось. Очевидно, что второй раз примитивный фокус наподобие сегодняшнего, с поликлиникой, у них не пройдет. ОНИ ждут от нее сложных ходов, и только поэтому удалось при помощи дешевого «бородатого» трюка выиграть хоть немного времени. Завтра ОНИ будут знать об обмане, и тогда она не сможет даже выйти в туалет, чтобы это не осталось незамеченным. Так что сегодня — главный день, решающий во всей операции, и исход ее зависит от того, сколько ей, Насте, удастся за этот день сделать.

Она решительно толкнула калитку, и в ту же секунду на крыльце появился пожилой мужчина с красивой окладистой бородой и седыми волосами.

— Вам кого? — вопросил он зычным басом.

— Григорий Федорович?

— Я.

Настя подошла к крыльцу и уже полезла было в сумку за удостоверением, но внезапно решила сыграть наугад.

— Можно нам войти?

— Проходите.

Смеляков посторонился, пропуская гостей в дом. Изнутри жилище напоминало городскую квартиру, комфортабельную, даже роскошную. Стены обшиты деревом, на окнах тяжелые шторы из дорогой ткани. В большой центральной комнате горел камин, не электрический, а самый что ни есть настоящий. Перед камином — кресло-качалка с небрежно брошенным теплым пледом, рядом с креслом на полу — два огромных ньюфаундленда, которые тут же вскочили при появлении посторонних и настороженно застыли.

— Как у вас хорошо! — непроизвольно вырвалось у Насти.

Хозяин довольно улыбнулся. Было видно, что он любит свой дом и гордится им.

— С чем пожаловали? — спросил он, принимая у Насти пальто.

— Григорий Федорович, можно поговорить с вами о событиях тысяча девятьсот семидесятого года?

Реакция Смелякова была совершенно неожиданной. Он радостно улыбнулся.

— Значит, все-таки опубликовали! А я уж и надеяться перестал. Как отдал рукопись в прошлом году, так из журнала ни слуху ни духу. Думал, забраковали. А вы, выходит, прочли и заинтересовались? Только имейте в виду, там не все правда, там и авторский вымысел есть. Да вы садитесь, садитесь, я сейчас чай сделаю, а потом отвечу на все ваши вопросы.

Настя вцепилась в локоть Карташова, чтобы не упасть. Как всегда в минуты внезапных озарений, спазм сосудов приводил к тому, что у нее кружилась голова и слабели ноги.

— Вам плохо? — шепотом спросил Борис, осторожно усаживая ее на мягкий диван.

— Хуже не бывает, — пробормотала она, прикладывая ко лбу ледяную ладонь и стараясь выровнять дыхание. — Ничего, сейчас пройдет. Борис…

— Да?

— Я, кажется, поняла. Мы влипли в чудовищную историю. Это может оказаться крайне опасным. Поэтому уезжайте отсюда, уезжайте прямо сейчас. Я как-нибудь сама доберусь.

— Не говорите глупостей, Анастасия. Я никуда не уеду.

— Поймите же, я не имею права втягивать вас в это. Мне за риск зарплату платят, а вы, посторонний человек, можете при этом пострадать. Пожалуйста, прошу вас, уезжайте. Если с вами что-нибудь случится, я себе никогда не прощу.

— Нет. Не уговаривайте меня. Если не хотите, чтобы я присутствовал при разговоре, я могу посидеть в машине. Но одну я вас здесь не оставлю.

Настя попыталась было возразить, но в комнату вернулся хозяин, толкая перед собой сервировочный столик на колесах.

— Вот и чай! Батюшки, какая вы бледная, — охнул он, взглянув на Настю. — Не заболели?

Она уже почти пришла в себя, даже улыбнулась.

— Я всегда такая, не обращайте внимания.

Они пили чай, заваренный с мятой, зверобоем и брусничным листом, и Григорий Федорович Смеляков рассказывал им про дело об убийстве, совершенном Тамарой Ереминой. Бывший следователь ничего не скрывал: слишком много лет прошло, чтобы оправдываться. Да и модно стало в последние годы писать и говорить о том, как коммунистическая партия творила в стране произвол. Партию ругали, попавших под ее беспощадный пресс жалели, и при таком раскладе Смеляков не видел ничего неприличного или опасного в том, чтобы поведать свою историю.