Украденный сон

…На другой день после убийства, когда Тамара была уже арестована, его вызвал к себе один из секретарей горкома партии. Из кабинета секретаря следователь Смеляков вышел начальником городского отдела внутренних дел в Подмосковье и владельцем огромной четырехкомнатной квартиры. Прямо из горкома Григорий Федорович отправился на работу, аккуратно изъял из папки часть документов, заменил их новыми, подделав подписи понятых и свидетелей, и позвонил эксперту Батырову, который вместе с ним выезжал на место происшествия. Батыров пришел не сразу. По его лицу Смеляков догадался, что того тоже вызывали в горком.

— Чего делать будем, Гриша? — затравленно спросил Батыров. — Мне предлагают должность в Кирове, с повышением.

— А мне — в Подмосковье, тоже с повышением. Ты согласился?

— А куда деваться-то? Откажусь — сгноят. Припомнят, что мои родители — переселенные крымские татары.

— Я тоже согласился. У меня шестеро детей, а живем в двух комнатах в коммуналке, друг у друга на головах.

— Да разве в этом дело? — грустно сказал эксперт.

— А в чем?

— В том, что нам с тобой ничего не предлагают. Нам приказывают. Квартиры и должности — это уж так, для благородства, от широты души. Нам приказывают сфальсифицировать уголовное дело и убирают с глаз подальше. А мы с тобой совершаем преступление.

— Ну что ты, Рашид, — заволновался Смеляков, — какое же тут преступление? Никто не пострадает. Еремина — убийца, это очевидно, да она и сама не отрицает. От нас только хотят, чтобы свидетели, которые были у нее в квартире в момент убийства, в деле не фигурировали. Ну и ладно, пусть их не будет. Кому от этого плохо? Хорошие мальчики, студенты, случайно оказались дома у Ереминой, так это дело молодое, с кем не бывает. Они в таком институте учатся! Если там только узнают, что они пьянствовали вместе с проституткой-алкоголичкой, их сразу же исключат, из комсомола выгонят, — и прощай, карьера. Зачем же ребятам жизнь портить из-за ерунды?

— Может быть, ты и прав, — сухо ответил Батыров. — Что от меня требуется?

— Протокол осмотра места происшествия, — быстро ответил следователь.

— Чтобы никаких следов пребывания в квартире лишних людей. Только Еремина и потерпевший.

— А девочка, дочка Ереминой?

— Девочку оставь. Все знают, что она там была.

Уголовное дело забрали в прокуратуру, а Смеляков и Батыров благополучно разъехались, один — в Подмосковье, другой — в Киров. Григорий Федорович вышел на пенсию четыре года назад. Шестеро его детей давно выросли, обосновались в Москве, обзавелись семьями. Трое сыновей занялись бизнесом. Тогда и решили продать четырехкомнатную квартиру и построить отцу роскошный дом, где ему, недавно овдовевшему, будет уютно и удобно и куда можно приезжать с семьями и друзьями поплавать в озере, покататься на лыжах, попариться в бане и вообще как следует отдохнуть.

Григорий Федорович против такого решения не возражал, наоборот, обрадовался, что сможет на старости лет воплотить в жизнь свою давнюю мечту о доме с камином, библиотекой, креслом-качалкой и большими собаками, благо денег у сыновей-бизнесменов было много. Обустроив по собственному усмотрению и вкусу дом и насладившись комфортом и покоем, Смеляков решил попробовать себя в литературе. Это было еще одной его заветной мечтой.

Написал сначала несколько документальных очерков, как говорится, расписался, а потом замахнулся на повесть, в которой изложил то самое дело Тамары Ереминой. Написал так, как было на самом деле.

— А на самом деле в кухне на стене было вот это?

Настя протянула ему рисунок, сделанный Карташовым со слов Вики. Смеляков кивнул.

— Где же все-таки опубликовали мою повесть?

— Боюсь, что нигде, Григорий Федорович.

— Значит, вы прочли рукопись в редакции?

— Нет, вашу рукопись я не читала.

Смеляков впился в нее тревожным и подозрительным взглядом.

— Тогда как вы узнали?

— Прежде чем я отвечу, позвольте, я кое-что прочту вслух.

Она достала из сумки «Сонату смерти», предусмотрительно обернутую бумагой, чтобы скрыть рисунок на обложке, открыла в том месте, где лежала одна из многочисленных закладок, и начала переводить с листа. Прочтя два абзаца, она подняла глаза на Смелякова.

— Нравится?

— Что это? — с ужасом спросил он. — Откуда вы это взяли? Это же мое, из моей повести. Вид из окна моего служебного кабинета. На обшарпанной стене дома огромный транспарант «Слава КПСС». А под ним мальчишки-хулиганы нарисовали свастику. И под всем этим художеством каждую субботу валялся один и тот же пьяный, которого потом забирали в вытрезвитель. Это ведь нельзя случайно придумать, правда?

— Послушайте еще.

Она открыла книгу в другом месте и перевела еще отрывок.

— Я ничего не понимаю. Мистика какая-то. Имена другие, в целом все другое, но детали, сравнения, даже отдельные фразы — мои, я могу поклясться.

— Куда вы отдали свою рукопись?

— В журнал «Космос».

— Кому конкретно?

— Сейчас я посмотрю, у меня координаты записаны.

Григорий Федорович открыл ящик письменного стола, порылся в нем и извлек визитную карточку.