Украденный трон

И всё время, пока Екатерина ехала во дворец к Лизавете, она не переставала думать, как будет уговаривать сестру, что скажет, какие найдёт слова. Они всегда были такие разные. Она, Екатерина, всегда была угрюмой, но острой и злой на язык, а Елизавета часто и помногу смеялась самым пошлым шуткам, находила удовольствие в ночных пирушках в обществе грубых немецких капралов, курила те же вонючие трубки, что и Пётр, и видела в этом немалое наслаждение. Случалось, она поколачивала Петра, и тот бывал даже доволен этим — его смущало изысканное поведение и остроумие придворных дам. Общество грубых солдат, да ещё любимых голштинцев, сыновей сапожников и лавочников, было ему дороже общества светских кавалеров и дам.

Елизавета была ещё в постели, накануне вечером почти до утра продолжалась очередная пирушка, она хватила лишнего, и голова её трещала. Вечером снова надо собираться на куртаг, созванный Петром, и Елизавета отлёживалась в постели перед очередным приёмом очередной порции спиртного.

Екатерина огляделась, войдя в спальню Елизаветы. Её пускали без доклада, как сестру фаворитки, и она пользовалась правом входить в её апартаменты без стука.

В комнате, роскошно и богато обставленной тяжёлой дубовой мебелью и обитой камкой розового цвета, с большими навесными зеркалами и огромными гобеленами по стенам, с громадной кроватью под балдахином, затянутым такой же розовой камкой с розовыми шёлковыми кистями, было жарко натоплено, тяжёлые шторы укрывали высокие проёмы окон, прыгали три белоснежные болонки, бродили по комнате три старые карлицы в сборчатых юбочках и панталончиках с кружевами. На столике резной работы высились графинчики и штофы, валялись высокие рюмки на гранёных ножках. Всё вокруг было пропитано запахом спиртного. Екатерина едва не зажала нос, но вспомнила, что должна держать себя возможно любезнее с сестрой и подсела к той на кровать.

Большая, пышная, белая, с багровым румянцем во всю щёку, рябая Елизавета тяжёлой горой лежала под пышными одеялами на кружевных подушках.

   — Катя, ты, — томно сказала Елизавета, — проходи, садись да налей чего-нибудь: тут и наливка есть, и настойка, что душе угодно...

В последнее время Елизавета совсем перешла на русский язык, она и прежде не больно-то успевала в науках, а теперь и вовсе опростилась. Что ей все науки, если не сегодня-завтра, без всяких там наук, держи только покрепче за уши Петра, и всё будет в порядке.

   — Ах, нет, не хочу, — перешла и Екатерина на русский язык, — да и на минутку я, хочу просить тебя об услуге.

   — Проси, чего хочешь, — радостно улыбнулась Елизавета, — рада услужить тебе, ты ж никогда ко мне не обращаешься, гордячка, всё сама...

   — На этот раз хочу просить, — печально улыбнулась Екатерина и осторожно присела на кровать. На шёлковом розовом одеяле красовалось красное пятно от вина.

   — Всё о Мишеле своём беспокоишься, — насмешливо улыбнулась Елизавета. — О себе небось не думаешь, всё о муже...

   — А мне самой и не надо ничего, — подхватила Екатерина, — а вот князю не мешало бы поехать хоть в Константинополь. Туда же ещё не назначили посланника?

   — Что ж так далеко упечь его хочешь? — вытаращила глаза Елизавета. — Знаю, ведь любишь его без памяти, а в такую даль забрасываешь...

Екатерина едва не заплакала.

   — Лиза, ты же знаешь, как он горяч, как на язык несдержан, ничего худого про себя не держит, а схлестнётся с кем, сейчас дуэль, сейчас ссора... Боюсь я за него, сегодня вот Петру наговорил невесть чего, и всё из пустяков... Упроси дядю, упроси за князя, пусть хоть первое время я буду за него спокойна...

   — Да что ж сама-то? — снова изумилась Елизавета. — Он же и тебе дядя, вместе нас воспитывал...

   — Нет, нет, Лизок, — покачала Екатерина головой безнадёжно, — ты же знаешь, как меня дядя не любит за мой острый язык, он меня терпеть не может. А ты у нас ласковая, добрая, он тебя любит, тебе это ничего не стоит...

   — Ладно. — Елизавета тяжело перевалилась на другой бок, — погоди, сейчас пошлю за канцлером, при тебе же и попрошу...

   — Нет, нет, — испугалась княгиня, — я уйду, да и ты... Как можешь. Наверное, тебе надо к нему сходить, а не его приглашать. Всё-таки дядя старый уж человек...

Елизавета весело расхохоталась.

   — Ничего-то ты не понимаешь, Катя, — отсмеявшись, рассудительно заговорила она. — Да ты видела, сколько их в приёмной толпится? Захочу, и никаким канцлером дядюшка милый не будет.

   — Ой, Лиза, уймись, разошлась больно.

   — Нет, Катя, это ты уймись. Ты видишь, я в какую силу вошла? Да что захочу, то и будет... Не поверишь, а я, может, скоро императрицей стану.

Екатерина даже отодвинулась в дальний угол кровати.

   — А как же жена его? — шёпотом спросила она. — Ведь жива, да и умна очень...

   — А на что монастыри? — вопросом на вопрос ответила Елизавета. — Мне уж давно Пётр предлагал, ещё до смерти матушки Елизаветы, да тогда никак нельзя было. А теперь мне обещал, как только царём будет, заточит в монастырь жену и Павла объявит незаконнорождённым, а меня в жёны возьмёт. Он любит меня, да и без меня ему жизнь не в жизнь.