Украденный трон

   — Ой, Лиза, не рой другу яму, сам в неё попадёшь — так наши предки говорили.

   — Не болтай пустяков, — построжела Елизавета, — знаю, что подружки вы с его женой, с немкой этой, да только иметь сестру императрицей небось и тебе удобнее и выгоднее, чем подругу...

   — Ой, Лизок, опасайся её, она умна и осторожна, хитра, как змея, сама знаешь...

   — А ничего, — снова засмеялась Елизавета, — кривая вывезет.

   — Да можно ли так надеяться на императора, нрав у него непостоянный, сама знаешь, много он вызывает толков да нареканий, иногда и ведёт себя вовсе не как император.

   — Ха, а сколько было у нас на троне таких? Сам-то Пётр Великий? А Бирон? Да всё терпел и терпеть будет русский народец. Мало ли чего не бывало, скольких жён заточали в монастырь, скольких извели. Вспомни батюшку Ивана-царя, Грозного. Сколько у него жён было? То-то же. Буду царицей, будешь сестрицей, — снова заулыбалась Елизавета.

Екатерина молча смотрела на сестру. Нет, даже не додумается эта пустая и простецкая головушка, ведь сама может споткнуться, сама попасть под топор. Екатерине стало страшно — она затевала против своей родной сестры такое дело. Что ж, выгорит там, будет Лизка императрицей — тоже хорошо. Как говорится, куда ни кинь, везде клин.

Она ещё раз окинула взглядом роскошные апартаменты Елизаветы. Пётр поместил её рядом с собой, она уже везде хозяйкой смотрит. И Екатерина недовольно поджала губы. Если бы она была на месте Елизаветы, она вела бы себя умнее. Впрочем, всегда со стороны кажется, можно всё по-другому сделать.

   — Завтра утром собирай своего Михайлу в дорогу, — закончила разговор Елизавета, — только уйдёшь, дядюшку позову, небось прибежит, как верный пёс, — снова расхохоталась она, — живо настрочит указ, завтра и поедет твой Михайла...

— Спасибо тебе, Лизок, — нагнулась поцеловать её Екатерина и едва не отшатнулась — таким перегаром пахнуло на неё...

Елизавета не обманула. Ранним утром на столе у Михайлы Дашкова лежал указ о его назначении посланником в Константинополь.

Он выехал в тот же день. Однако, покрыв за два дня расстояние от Санкт-Петербурга до Москвы, он уже так не спешил. В Москве жила его мать, управлявшая после смерти отца всеми поместьями, его маленький сын Миша, которого мать сразу после рождения взяла на воспитание. Москва разнеживала, барское приволье ленило ум и стопорило деятельность. Князю Дашкову понадобилось почти полгода, чтобы приготовиться к далёкой поездке в незнакомый и вовсе не желанный Константинополь. Во всяком случае, в этом, 1762 году турецкий султан так и не дождался посланца Петра Третьего. Впрочем, султан не очень тужил по этому поводу.

Оставшись одна, княгиня Дашкова много размышляла. Она поняла, что наиболее революционной во все времена была аристократия. Она ближе всего стоит к правителям, царям, королям, она видит скрытое от простого народа — все недостатки и пороки правителей — и бунтует, вынужденная наблюдать то, что противно отечеству и его народу. Она лучше понимает неправедные поступки тиранов, их несовершенное и порой преступное законодательство. Ещё больше и всё чаще думала молоденькая княгиня о том, каким правителем, каким царём стал для России император.

Она порой смешивала свои интересы и интересы России, но всё-таки видела, насколько не подготовлен был Пётр к управлению такой огромной страной, видела его глупость и тупость, его уровень прусского капрала, его чванливость и нерешительность, его заносчивость и кичливость. Она не могла не признаться самой себе, что в душе она ненавидит своего крёстного отца за несоответствие её представлению о настоящем монархе.

Успокоившись относительно будущего своего обожаемого мужа, она принялась, как она думала, плести нити заговора. А весь её заговор состоял лишь в разговорах. Она ездила к нескольким знакомым ей гвардейским офицерам, выспрашивала их о новых порядках, заведённых императором, видела, что недовольство в рядах гвардии растёт.

Это неудивительно, потому что гвардия вдруг потеряла все свои привилегии. Гвардия, возведшая на престол Елизавету, никогда не бывала ни на одной войне, разленилась и извольготничалась. Гренадеров приглашала на свои обеды и куртаги сама императрица, исправно давала им всяческие льготы и привилегии, задаривала деньгами и поместьями. Разжиревшая, закормленная, чувствующая себя вольготно гвардия при новом императоре вдруг стала выходить на военные муштровки и парады, ей грозила участь быть вовсе расформированной и отправленной на войну с Данией, а палки, шпицрутены уже ходили по спинам солдат. Почва для недовольства подготовлена, а это — единственная в России сила, способная сорганизоваться и выступить против новой власти.

Княгиня прекрасно понимала это. Но кроме разговоров да туманных обещаний в случае мятежа встать на сторону императрицы Екатерины, в сущности, она не владела ничем. Княгиня ещё была слишком молода и обладала романтической душой, рассчитывая привлечь на свою сторону офицеров одними только идеями и разговорами.